Антон Бутанаев - Генокод для барона

Когда Алеша появился в имении, домочадцы ахнули дважды: вначале от вида девушки, которую он привез с собой, невольно; потом узнав о том, кем эта девушка приходится Алеше. Отец поговорил с Алексеем. "Люблю," только и смог сказать Алексей отцу. Делать было нечего. Невесту, прождавшюю поручика Баранова девять лет, написавшую ему много-много писем в стихах и получив столько же в ответ, назавтра увезли к родителям в соседнюю деревню, там она проплакала неделю, потом ее отправили к дальним родственникам, и уж более ничего о ней слышно не было. У семьи Барановых с родителями невесты началась серьезная вражда. Но это было делом отца, Алексей же, нечеловечески влюбленный в свою жену, прожил с ней год в счастливом, головокружительном любовном дурмане. Казалось, он ничего не замечал вокруг. То же происходило и с Наташей.

Казалось, само счастье поселилось в доме Барановых, но чувствовали старики, что счастье это не может быть долгим, уж очень велико и безгранично было оно. Но старики молчали, боясь его спугнуть. И из Москвы пригласили художника, чтобы он нарисовал портрет Алексея с Наташей. Художник приехал, но Наташа оказалась в то время больна. Алексей предложил художнику подождать и погостить в имении пару-тройку дней, пока ей не станет лучше, но Наташа вдруг наотрез отказалась позировать, и просила Алексея, чтобы с нее портрет не рисовали. Странная просьба женщины была исполнена. Нарисовали лишь Алексея. Портрет получился неплохим, красивым и очень похожим; его повесили в холле.

Через полгода, к великой радости родителей и мужа, Наташа забеременела, и через девять месяцев умерла от родов. Случилось это в первых числах декабря. Тогда еще никто в русской глубинке этого не знал, но у Наташи оказался отрицательный резус-фактор. Ребенок же, сын, остался жив; Алексей, убитый горем, как-то его назвал, затосковал, запил. И с тех пор несчастия прочно поселились в семье Барановых. Все вдруг свалилось на них: судебные тяжбы, финансовые неудачи, неурожаи. Капитал быстро таял. Умер от неизлечимой болезни отец, за ним мать. Поручик Баранов, постоянно находившийся то в полупьяном, то в сильно пьяном состоянии, в делах семьи не совершенно не участвовал. Все рушилось и катилось под гору. Приказчики безбожно воровали. Лишь сын Алексея Борис рос здоровым и веселым мальчиком, как будто вне всех невзгод, свалившихся на Барановых. По крайней мере пока. Его отдали в военное училище, отец проводил его пьяными слезами и вскоре скончался от удара.

Толку из Бориса не вышло. Он был зарублен на дуэли из-за женщины. Но все-таки успел оставить ей сына. Сын оказался нежеланным, его куда-то приткнули, потом он в наследство получил имение. На ком-то женился, как-то жил. Короче, к тысяча девятьсот шестому году от некогда богатой и многочисленной семьи Барановых остался лишь один молодой человек неопределенного рода занятий, заложенное хилое имение с хитроглазым дворецким, женой да ее шестилетним пацаном, и опустевшая после отмены крепостного права деревенька Бараново. В России тогда было неспокойно. Проигранная японская война, стачки. Революционеры. Убийства. Смута.

Имеласть у Баранова беременная в то время жена, и огромные долги, из-за которых ему пришлось оставить на время, как он рассчитывал, жену и бежать от кредиторов на третьесортном параходе, в эконом-классе в Америку. Оттуда он намеревался потом забрать жену и ребенка. Жена безуспешно прождала его год. Она не знала, что муж ее, даже не достигнув Атлантики, по русски сильно пьяный, перегнувшись через борт парахода, чтобы не стошнило на палубу, в сильную качку не рассчитал движений и свалился за борт. А загадочную пропажу одного русского пассажира обнаружили лишь в Нью-Йорке.

Она же, с безграничной ненавистью на давно мертвого мужа, которого когда-то любила все-таки, назвала родившегося ребенка Никитой и решила отдать его на государственное попечение. Копаясь в мужниных вещах, чтобы хоть чем-то компенсировать себе обиду, обнаружила кинжал. Покрутила в руках, не оценила. Дешовка. Как и все у мужа. Вынула из ножен. Попробовала лезвие. И порезалась так, что пришлось звать доктора останавливать кровь. Со злобой запихнула она кинжал в вещи ребенка, отвезла его в приют и больше его не видела. День его роджения - тринадцатое декабря усилием воли стерла она из памяти.

3. БАРОН

И вот прогремел год одна тысяча девятьсот семнадцатый. Революция. Одна, потом другая. Долгожданная, сладкая свобода. Никита рос в приюте, не зная ничего ни о своих родителях, ни о том, что он потомственный дворянин. Правда, знание это ему вряд-ли тогда бы чем-то помогло. Скорее помешало бы. Имение было конфисковано, в бывшем родительском доме на верхнем этаже заседали колхозники, а в холле устраивали танцы и крестьянские пьянки.

Забегая вперед, скажем, что здания подобной архитектуры плохо переносят революции и другие подобные социальные катаклизмы. Через пять лет подобной эксплуатации оно пришло в совершенейший упадок, и было приспооблено под склад. Ему еще очень повезло, что оно не сгорело и не было разрушено за две мировых и одну гражданскую войны. Так оно и простояло семдесят пять лет почти без ремонта, и лишь в тысяча деявятьсот девяносто втором году, да и то по счастливой случайности только, было куплено очень богатым человеком, отремонтировано, отделано и стало еще красивее, чем сто лет назад.

Никите было в тысяча девятьсот семнадцатом одиннадцать лет. Он полной грудью вдыхал воздух революции, быстро взрослел. В четырнадцать он уже был совершенно взрослым человеком. Политики он не касался. Никита, не чувствующий симпатий ни к кому из новых русских движений, решил строить свою жизнь по своему. Красных он ненавидел и считал их мужичьем. Вероятно, дворянские гены играли свою роль. Белым тоже не сочувствовал, предвидя их скорую кончину. Никита любил деньги, а так как самой прочной валютой тогда были золото и драгоценности, ему пришлось стать грабителем. Правда, первого человека убил он ранее, еще в двенадцать, защищаясь. Убил легко, лишь чуть полоснув тем самым невзрачным кинжалом. Вторая была девушка. Это было уже в четырнадцать. Пьяный, он затащил ее в кусты, с намерением посмотреть, что же у нее под юбкой. Но она вдруг стала кусаться, и подбираться к глазам. Рука с кинжалом сработала машинально девушка даже не пикнула. Никита выбрался из кустов, озадаченный и немного запачканный кровью, так и оставшийся девствеником. Огляделся - никого. И пошел в кабак выпить для успокоения водки.

С тех пор у него все пошло на лад. Он убил многих на своем пути. Сначала орудовал кинжалом, потом купил наган. Но кинжал все равно всегда носил при себе. Примерно к тому времени отностится и событие смены им фамилии. Еще в приюте кое-кто дразнил его бараном, но жестоко поплатился за это. Давали знать дворянские гены. Больше его не дразнили. Потом, в шайке, где Никита был самым младшим по возрасту, но по положению вторым, у них однажды не выгорело дело. И главарь тоже в сердцах назвал его бараном. Пришлось его убить, хотя человек он был неплохой по мнению Никиты. Но называть его бараном не имел права никто. Главарь упал в московскую канаву с тоненькой кровоточащей ранкой в животе в двадцать три тринадцать, а умер лишь в пять пятьдесят шесь, за полчаса до того, как был обнаружен сердобольной старушкой, спешащей на рынок. После этого Никита решил, что замена одной буквы в фамилии гораздо гуманнее, чем орудовать кривым острым ножом, меньше хлопот да и звучит благозвучнее. Так Баранов стал Бароновым, совместив при этом приятное с полезным.