Олесь Донченко - Лукия

Когда открылись настежь царские врата, Лукия прямо окаменела от неожиданности. Она увидела в алтаре гайдука Сашку. На нем был стихарь, расшитый серебристыми крестами, в руках он держал кадильницу, прислуживая священнику.

У Лукии голова пошла кругом. Сашка в алтаре! Как же он осмелился? Алтарь — это священнейшее место в церкви! Как же осмелился вступить туда гайдук, который натравливал собак на человека? Как бог пустил этого злодея в свой храм?

Девочка не хотела верить своим глазам. Но нет, ото действительно он — Сашка!

Что-то больно ударило Лукию в бок. Опомнившись, она осмотрелась вокруг. Старая графиня, тыча ее тростью, злобно шипела:

— Не слышишь, тетеря глухая! Поправь шаль на ногах!

Во всех двадцати комнатах двухэтажного здания жили только двое — молодой граф с матерью. Слуги ютились в коридорах, в чуланах, некоторые — во флигелях. Только Лукия и Рузя, в виде исключения, занимали крохотную комнатушку недалеко от спальни старой графини.

Лукии казалось, что комнат в доме — бессчетное множество, Поначалу девочка боялась заблудиться в многочисленных коридорах старого графского гнезда. Дом походил на древний родовой замок. Хотя девочка никогда не слышала о рыцарях, тем не менее временами ей казалось, что вот-вот колыхнется тяжелая темная портьера на дверях и в безмолвной тишине прозвучат глухие шаги, зазвенят металлические шпоры. Из-за портьеры появится человек, закованный в панцирь и латы, такой же, как тот, что смотрит с мрачного старого портрета в бронзовой раме...

Все двери открыты настежь. Лукия свободно идет длинной анфиладой комнат, выкрашенных в разные цвета — синий, красный, зеленый. Синие стены и потолок, синие ковры, портьеры, синий бархат на креслах... Таинственный альков с вогнутым сводом прятался за складками тяжелого занавеса; девчушке казалось, что вот-вот оттуда выглянет уродливое лицо неведомого Жака...

Кое-где на окнах железные решетки — вот в этой круглой комнате, наверно, сидел какой-нибудь узник графа. Не осталась ли здесь прикованная к стене ржавая цепь?

А что, если бы она, Лукия, швырнула камень в голову графа? Тогда, когда он распорядился спустить свору на сероглазого парня?

Лукии стало не по себе от одной только мысли об этом. Граф, вероятно, заточил бы ее в темный и сырой подвал, где полно лягушек и гадюк — брр!.. Страшно. Она не Симеон-столпник и не святая Серафима... Она неразумная грешная девчонка...

В мрачной комнате прижался к стене огромный буфетный шкаф с многочисленными башенками из прозрачного хрусталя. Сквозь толстое стекло, радуя глаз пестротой расцветок, просвечивает драгоценная посуда производства старинных итальянских мастеров. Сверху на буфете стоит чудесная голубая ваза с белыми рисунками — та, что приобретена прадедом графини у плененного турецкого паши.

Лукия любила рассматривать рисунки на вазе. Они такие причудливые — мальчики с белыми крылышками, крылатые зверьки с орлиными головами и разинутыми клювами, змея с тремя раскрытыми пастями. «Есть же где-то на свете такие звери, — думает девочка, — иначе их не стали бы рисовать. И где только они обитают? В каких странах, в каких глубоких пещерах, в каких дремучих лесах?»

Беда подкралась нежданно-негаданно. Качнулся стул, на котором стояла Лукия, девочка задела рукой голубую вазу. Ваза тяжело наклонилась набок и рухнула на пол. Раздался ужасный треск, полетели во все стороны осколки.

Девчурка больно закусила губу. Объятая страхом, она так и застыла над голубыми черепками. Круглолицый мальчик с белыми крылышками и перебитыми ногами, казалось, лукаво улыбался с пола.

Девочка поднялась, прислушалась. В доме стояла тишина. Треск разбитой вазы лишь на мгновение нарушил покой полутемных залов. Но вот за дверью Послышался хриплый звук, похожий на стон пытаемого человека. Это пробили в столовой стенные часы. Снова тишина. Лукия со страхом посмотрела на дверь. Не слышен ли стук трости старой графини?

И только она так подумала — ясно услышала шаги в коридоре.

Шаги быстро приближались. Вот заскрипели ступени, ведущие в столовую...

Лукия спряталась в углу, притихла. Легонько стукнула дверь. Девочка испуганно вскрикнула. Но тут же испуг сменился радостью. На пороге стояла Рузя.

— Рузя!

— Лукия!

Горничная сразу увидела разбитую вазу и ахнула. Она, казалось, испугалась еще больше, чем сама Лукия. Лицо Рузи побледнело, дрожащими пальцами она перебирала черепки...

— Как это ты?.. — слетело с ее губ. — Надо сейчас же все убрать. Графиня, может, день-другой сюда не наведаться. Но потом...

Горничная посмотрела на Лукию и не договорила. Все было без слов понятно.

— Ой, бедная ты моя!.. Мне даже страшно за тебя. — Рузя начала быстро собирать осколки в белый передник.

Когда стемнело, они вместе с Лукией незаметно вынесли остатки голубой вазы в сад и там забросили их в заросший колючим терном ров.

В этом месте густой сад был запущен, вокруг старых дуплистых яблонь росла высокая трава. Сонные тюльпаны тянулись из травы к луне, в кустах дикой смородины печально мерцали зелеными фонариками светлячки. Низко над землей между яблонями носились летучие мыши, а где-то наверху прогудел поздний жук-рогач.

Лукия опустилась на холодную траву.

— Не могу я домой идти, Рузя. Страшно мне. Может, графиня уже узнала обо всем...

Рузя успокаивала девочку. Но как тут утешать, когда у нее самой сжалось сердце от страха? Страшно накажет Лукию старая графиня. Не простит ей разбитой драгоценной вазы...

— Не пойду я, — сказала Лукия, — Не пойду, Рузя.

— Что же это ты, здесь ночевать будешь? А завтра? Хуже будет.

— Нет, Рузя. Может... может, я убегу...

— Убежишь? Глупенькая! Некуда бежать.

— А в лес... В... поле...

— Пропадешь! Никому ты, Лукия, не нужна. Как-нибудь стерпишь наказание... Может, все обойдется.

Поздно вернулась в тот вечер Лукия в графский дом.

Три дня Лукия была сама не своя. Она как тень блуждала по коридорам и комнатам. Словно тень прислуживала старой графине, украдкой заглядывала ей в желтые ястребиные глаза — не знает ли она уже про голубую вазу?

Графиня, должно быть, заметила, что девочка ведет себя как-то странно, необычно, потому что спросила:

— Что это ты, не выспалась? Все у тебя из рук валится.

Лукия покраснела, потом побледнела, глотнула слюну, поперхнулась.

Порою девочка убеждала себя, что ничего страшного не будет, выругает ее графиня, накричит, может, даже тростью замахнется, но не съест же ее...

Всплыло яркое воспоминание о случае с отдельной кроватью. Ведь спасла ее тогда богородица от наказания. Смилостивилась. Не для того же отдала она Лукию старой графине, чтобы девочка здесь снова познала пытки. Лукия ожила, точно стебелек, напоенный росой.