Макс Черепанов - Ольга, или семь мгновений весны

- Фиг два... еще залечат.

Под окнами затормозили. Оля встала, пошла ко входной двери.

Я протянул руку к магнитофону... передумал, сел на стул и стал

смотреть в окно. Медленно-медленно начинало светать. Часа четыре

утра. Елки-моталки, столько всего за один день.

Слышно было, как люди в белом поднимаются по лестнице. Ольга

открыла, не дожидаясь звонка. В коридоре висело зеркало, и я увидел

в нем входящих - старушку-врача с восковым лицом трупа и молодого

черноусого парня, похоже фельдшера. Затопали в коридоре, хлопнули

входной дверью, отворили внутреннюю. "Сюда... Не разувайтесь...".

Топ-топ-топ. Оля ушла с ними, закрыла за собой дверь.

Я все-таки поставил музыку, очень негромко.

"Тот, кто дает нам свет.

Тот, кто дает нам тьму.

Но никогда не даст нам ответ

На простой вопрос - почему?".

Под тоскливо-магнетический голос Бутусова время текло

незаметно. Сидеть, привалившись спиной и затылком к шершавой

стене, было легко... И когда в коридоре снова затопали, засопели

я удивился "Так быстро?". Кассета еще не успела отмотаться и в

один конец...

- Девушка, ну какая больница? - усталый, приглушенный голос

врачихи , - она же умирает, это и слепому видно. Ее у нас просто не

возьмут, и что делать?

Неразборчиво.

- Ну приступ снять... ну еще туда-сюда... вызывай, если опять

будет синеть.

И показала глазами, я хорошо видел это в немытом зеркале

"Или не вызывай".

Ага. Тебе-то что, старая карга. Тебя по знакомству оставят

умирать в палате, протянуть лишний месяц - будут колоть всякую

дрянь по десять кубиков, делать кислородную маску, интубацию или

как там называется эта игла с проводками в вену... Может быть,

даже вытащат c того света раз или два.

Старушенция ретировалась, а черноусый задержался. Прополз

взглядом белесых, слегка навыкате глаз по хрупкой фигурке Ольги,

привалившейся к косяку. Сказал по-хозяйски:

- Не скучаешь, красна девица? А то я могу после дежурства и

заглянуть.

- А? - очнулась от своих мыслей Ольга. Я бесшумно встал со

стула, поморщился при мысли о том, что нужно выходить на свет.

Сунул руки в карманы, подумал о неприятном...

- Навестить, грю, могу. Не скучно одной-то?

- А я не одна, - отвечала она с ноткой гордости. И как

подтверждение ее слов, из кухни выплыл Макс-с-Похмела собственной

персоной. Жуткое зрелище, в зеркало я старался не смотреть. Наверное,

взгляд у меня был довольно злобный, потому что фельдшерина без слов

канул в дверной проем. Ольга щелкнула замком и села - нет, упала прямо

на пол, привалилась спиной к двери.

- Козлы, - выдохнула устало и безнадежно.

Я сел перед ней на корточки. Протянул руку, убрал с лица

закрывающие его волосы.

- Кто?

- Все... особенно этот усатый баран.

"Козел - баран"... Я улыбнулся.

- И я?

Оле очень полезно было смотреть в мои глаза - ей сразу, тут же

становилось ощутимо лучше. Улыбка растянула губы, и она тоже протянула

руку к моему лицу.

- Ты страшилище...

- С этого надо было начинать, - сказал я, - как человек

выглядит по утрам - немаловажный элемент взаимоотношений. Хоть раз

обязательно надо увидеть - иначе образ будет неполный.

- Ничего не поняла, - сказала она, - то же самое, только

помедленнее.

- Если коротко - нечего тут нежится под дверью. Обопрись о

руку... вот так. В сущности, еще довольно рано... можно еще,

тут я очень натурально зевнул, - еще хорошенько поспать.

- Сейчас... к бабке только загляну, на секунду.

Потом мы лежали, просто лежали рядом на этом, сразу ставшем

почти родным диване, Олина голова покоилась на моей груди, а я

рассеянно играл рукой ее волосами.

- Ты знаешь, - взбрело в голову, - у тебя роскошная шапка

волос!

- Льстец - сонно пробормотала она, - Карнеги из подворотни...

- Ну, почему же из подворотни? Напротив, из самых что ни на

есть лучших слоев общества. Взять, к примеру, моего деда...

Через пять минут она сладко спала. Я некоторое время героически

боролся с дремотой, и с треском проиграл этот бой. Тем более, что

это было приятно.

Циники говорят: душа - это желудок. Перебор, конечно, но

просыпаться под запах шкворчащей на сковородке яичницы с луком

много приятнее, чем просто так. А наворачивать эту самую яичницу

за обе щеки - еще лучше.

- Ы какуа у ффос вводна пгрррма?

- Ныкакуа - скалилась она с той стороны стола, - прожуй сначала,

чревовещатель...

Готовить она умела - факт. И такой талант пропадает...

- Ммм... и какая у нас сегодня программа? - переспросил я.

- Программа? - она задумалась, - а у тебя дел на сегодня разве

никаких нет?

Я вызвал перед мысленным взором длинный список, помедлил чуть

чуть и послал его на фиг. Но две строчки никуда не делись, только

вспыхнули красным.

- Твоя правда, - с сожалением сказал я, - мне определенно

нужно проехаться сегодня до университета. Бумажная возня с поступлением.

Но я вернусь - как только, так сразу!

- Валяй, - сказала она, - я буду ждать...

- Я скоро, - бросил я через плечо, уходя.

Но скоро не получилось. Понадобилась медицинская выписка, и

пришлось проехаться до районной взрослой поликлиники, в которую я кстати

еще не переписался из детской, которая работала с двух, а еще требовались

фотографии и ксерокопии чего-то, сделать которые тогда была проблема.

Трясясь в троллейбусе из одной очередной точки в другую, я беспощадно

корил себя за то, что не взял Ольгиного телефона - и ведь вспомнил про

это, вспомнил на полпути к остановке, но возвращаться не стал. Дурацкие

суеверия, пережиток прошлого - но я так боялся спугнуть неожиданно

привалившее счастье...

В общем, когда дым рассеялся - небо стало набирать знакомый

сиреневый оттенок, вечерело. Я заехал на несколько минут домой,

наскоро перекусил, наплел чего-то и рванул до Олиного дома. На этот

раз дом искать почти не пришлось. Я поднялся, позвонил в дверь...

тишина. Потоптался, позвонил еще. Пожал плечами, и уже почти шагнул

на ступеньку, ведущую вниз, как дверь открылась, и из нее выпала

Ольга - мне пришлось подхватить ее, чтобы она не упала. Плечи ее

содрогались от беззвучного плача.

- Ты чего? - оторопел я.

- Негодяй... где ты... где ты ходил так долго?

Мои глаза сузились - на секунду.

Искренне. Она говорила искренне.

- Так вышло, - удивленно бормотал я, втаскивая ее, висящую

на моей шее, внутрь, - подумаешь, немного задержался, чего рыдать?

Она сидела на табуретке и размазывала по лицу тушь. На столе

стояло что-то, совсем еще недавно, днем, бывшее вкусным обедом, а

сейчас основательно потерявшее товарный вид.

- Понимаешь, - говорила она, и тихие всхлипывания нет-нет да