Array Автор - Book

Края алых плащей окаймляли золотые завитки, и каждый плащ на плече скрепляла пряжка в виде золотого льва с красными гранатовыми глазами.

Когда Мерси глянула на лица под золочеными гривастыми шлемами, в животе у нее что-то перевернулось. «Боги прислали мне подарок». Она сжала пальцами руку Дейны.

– Вон тот гвардеец. Тот с краю, за Черной Жемчужиной.

– Что с ним не так? Ты его знаешь?

– Нет, – Мерси родилась и выросла в Браавосе, откуда ей знать какого-то вестеросца? Она задумалась на мгновение. – Просто… знаешь, он красивый, ты так не думаешь?

Гвардеец был красавчик – на свой грубый лад, хотя глаза у него были жестокие.

Дейна пожала плечами.

– Он же старый. Не такой старый, как остальные, но… ему лет тридцать, не меньше. И он вестеросец. Они все ужасные дикари, Мерси. От таких людей лучше держаться подальше.

– Держаться подальше? – Мерси захихикала. Она была смешливой девочкой, эта Мерси. – Нет, мне надо подержаться поближе, – она обняла Дейну за плечи и сказала, – если Язва будет меня искать, скажи ей, что я отошла, чтобы повторить роль.

В пьесе у нее было всего несколько реплик, и большая часть из них была такого сорта: «Нет-нет-нет» и «Не надо, не надо, не трогайте меня» и «Сжальтесь, милорд, я еще девица», но это был самый первый раз, когда Изембаро дал ей какие-нибудь реплики, и можно было ожидать, что бедняжка Мерси только и думает, как правильно их произнести.

Посол из Семи Королевств взял с собой в ложу двух гвардейцев, чтобы они стояли за спиной у него с Черной Жемчужиной, а двоих других поставил снаружи у двери, чтобы никто не смел его беспокоить. В тот момент, когда девочка бесшумно проскользнула за ними в темный закуток, они тихо беседовали на общем языке Вестероса. Мерси этого языка знать не могла.

– Семь преисподних, в этом городе сыро, – жаловался ее гвардеец. – Я продрог до костей. Где апельсиновые деревья? Я всегда слышал, что в Вольных Городах есть апельсиновые деревья. Лимоны и лаймы. Гранаты.

Острый перец, теплые ночи, девушки с голыми животиками. Где девушки с голыми животиками, я тебя спрашиваю?

– На юге – в Лисе, Мире, Старом Волантисе, – отвечал другой воин. Это был пожилой человек, пузатый и поседелый. – Я как-то ездил в Лис с лордом Тайвином, когда он еще был десницей Эйриса. Браавос севернее Королевской Гавани, балда – ты смотрел когда-нибудь на карту?

– И сколько нам тут мариноваться?

– Дольше, чем тебе хочется, – сказал пожилой гвардеец. – Если он вернется без золота, королева снимет с него голову. Кроме того, видел я его жену.

Есть в Утесе Кастерли такие лестницы, по которым она боится спускаться, чтобы не застрять – настолько она толстая. Ну какой дурак поедет назад к такой женушке, если здесь его встречает такая черная королева?

Красивый гвардеец ухмыльнулся.

– Как думаешь, он потом с нами поделится?

– Умом тронулся? Думаешь, он нас вообще замечает? Клятый петух даже имена наши перевирает через раз. У вас с Клиганом было по-другому?

– Сира скоморошьи представления и шлюхи с рюшечками не особо интересовали. Когда сир хотел женщину, он ее брал, но после иногда и нам давал попользоваться. Если и мне перепадет немного этой Черной Жемчужины, возражать не буду. Как думаешь, между ног она розовая?

Мерси хотелось послушать еще, но времени не было. Представление вот-вот начнется, и Язва будет искать девочку, чтобы та помогла ей с костюмами.

Изембаро, может быть, и был Королем Актеров, но по-настоящему в его театре боялись одну Язву. Время для красавчика-гвардейца найдется позже.

Действие «Кровавого десницы» начиналось на кладбище.

Когда карлик внезапно появился из-за деревянного надгробия, публика разразилась шиканьем и бранью. Бобоно вперевалку прошел к краю сцены и окинул зрителей хитрым взглядом.

– Как надо мною поглумился семиликий бог! – зарычал он. – Благородный мой родитель был из золота изваян, и золотыми были мои брат с сестрою. Но меня творец слепил из мерзости – костей, крови и глины…

В этот момент за его спиной появился Марро – костлявый и страшный в черной хламиде Неведомого. Его лицо тоже было вымазано черным, красные зубы блестели от крови, а надо лбом торчали костяные рога. Бобоно его не видел, но с галерей Неведомого было видно, а теперь его видела и публика в зале. Во «Вратах» воцарилась гробовая тишина, и Марро безмолвно двинулся вперед.

Точно так же вперед двинулась и Мерси. Все костюмы уже повешены, и Язва занята, зашивая Дейну в платье для сцены при дворе короля, так что отсутствия Мерси никто не заметит. Тихая, как тень, она опять проскользнула во внешний коридор, там, где у дверей ложи посла стояли на страже гвардейцы. Из темного закутка, неподвижная, как камень, она долго разглядывала его лицо – изучала внимательно, чтобы действовать наверняка.

«Не слишком ли я для него маленькая? – думала она. – Недостаточно красивая? Слишком плоская?» Оставалось надеяться, что этот человек не из тех, кто предпочитает большие груди – уж о ее-то груди Бобоно был прав.

«Лучше всего было бы, если бы он пошел со мной домой – тогда бы он весь был мой. Но пойдет ли он со мной?».

– Как думаешь, это может быть он? – говорил красавец.

– Иные тебя побери, сдурел, что ли?

– А почему бы и нет? Он же карлик, разве нет?

– Бес – не единственный карлик в мире.

– Может, и нет, но сам подумай – все только и говорят, какой он был хитрый, правда? Может, он раскинул мозгами и решил, что последнее место в мире, где сестра будет его искать – какой-то скомороший балаган, где он будет представлять себя самого. Может, он так и делает, чтобы утереть ей нос.

– Ты спятил.

– Ну, может, мне стоит проследить за ним после представления и самому все выяснить, – гвардеец положил руку на рукоять меча. – Если я прав, стану лордом, а если неправ – ну и хрен с ним, карликом больше, карликом меньше, – и он заржал.

На сцене Бобоно заключал сделку со зловещим Неведомым-Марро. Для такого коротышки у него был очень звучный голос, и сейчас этот голос наполнял зал до самых высоких стропил наверху.

– Дай кубок мне, чтобы упиться, – говорил он Неведомому. – И ежели на языке почувствую вкус золота и львиной крови – что ж, тем лучше для меня.

Раз уж не вышел из меня герой, то надлежит мне стать чудовищем и людям страх внушать, а не любовь.

Мерси безмолвно повторяла за ним последние реплики – они были лучше, чем ее собственные, и более подходящие. «Либо он меня захочет, либо нет, – подумала она, – и пусть начнется представление». Она произнесла про себя молитву многоликому богу, выскользнула из своего закутка и бросилась к гвардейцам. Мерси, Мерси, Мерси.

– Милорды, – сказала она, – не говорите ли вы по-браавосски? Прошу вас, скажите, что это так.