Олег Готко - Кешмарики от Иннокентия

...Я сидел на дне Моря Дождей и продолжал ломать голову над тем, как бы половчее загладить вину и сохранить в целости свою же кровеносную систему. С тестем было просто. Подарю ему набор бильярдных шаров и пусть смотрится в них, как в зеркало. Но вот что делать с ухом тещи?..

Я уже было начал склоняться к тому, чтобы попробовать втолковать ей простую истину. А именно то, что все земноводные прекрасно обходятся без ушей... И тут как раз появился этот чревожужжатель.

Махнув рукой, я сделал три хороших глотка джинуузской настойки согласно инструкции. Напиток этот обошелся мне в десять килограммов дрожжей амепоподобному с Тау Кита, но в работе себя оправдывал. Не прошло и пяти минут, как мое тело превратилось в гигантский указатель, хорошо видимый в диапазоне рентгеновских лучей: "УЧАСТНИКАМ КОНФЕРЕНЦИИ ДВИГАТЬСЯ ПРЯМО И ПОСЛЕ ПОСАДКИ ЧЕРЕЗ ДВА ПЕРЕКРЕСТКА НАЛЕВО."

Эх, работа!.. Встречай, провожай, покажи, расскажи... Разве может понять обыкновенная теща всю романтику встреч и расставаний?

- Эй, я правильно лечу?

- Верной дорогой двигаетесь!

- Спасибо. Вижу что-то рентгеновское, а разобрать не могу.

Пробежавшись рецепторами вдоль дорожного знака, я обнаружил, что слишком углубился в себя. Теперь тело светилось надписью: " Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!"

- Счастливой дороги!

Я вернусь. Обязательно вернусь и объясню старушке, что укусом за орган слуха приветствуют друг друга аборигены Альдебарана. Мало того, я ей продемонстрирую свои ушки. Просто счастье, что наша природа не разместила их на макушке! Где же, вы думаете, я зубы вставлял, чтобы завоевать доверие? Уши ведь у меня тоже все искусаны, а делегация отделалась легким отитом. Не надо было мне тогда менять буденовку пращура с вмонтированными наушниками "Sony" на пошлое приворотное зелье. Кстати, куда я его подевал?..

ТРОН ДЛЯ ИДОЛА

- Я умираю...

Человек напротив меня никак не прореагировал на эти слова. Каменное лицо продолжало смотреть за мою спину. Там была необходимо-надоедливая музыка, стойка с дежурным барменом на фоне разноцветных этикеток и бог знает что еще, интересовавшее его побольше моих слов.

В самом деле, почему я решил, что могу его заинтересовать? Потому что он еще не знает о моих проблемах? Или потому, что верю в легенду о том, что посторонним легче всего излить душу? В таком случае, совсем не важно, обратил ли он на меня внимание или нет. Быть может, именно такое лицо и нужно для того, чтобы выслушивать чужие исповеди. Богов всегда высекали из камня.

Я еще раз скользнул взглядом по блеклым, словно замерзшим глазам, и ощутил секундную неуверенность, будто ступил на гладкую поверхность ледяного катка. Вставляли ли язычники своим идолам замороженные глаза соплеменников?.. Отвернувшись, я выпустил из легких сигаретный дым. Клубы смешались, слегка потревожив пласты облака, ярусами призрачного театра висевшее в зале. Я снова был один среди фантомов действующих лиц пошлой пьесы "В баре". По-прежнему одинок, болен и удручающе трезв. Выпито было немало, но, как видите, разговор не клеился.

Моя болезнь в течении трех секунд поставила в тупик трех маститых докторов. Судя по их самодовольному виду, они считали себя именно такими, входя в мою палату. Кроме них, она озадачила так же одного профессора. Ему, правда, для того, чтобы оказаться в на равных с коллегами, времени потребовалось немного больше. Ровно столько, сколько нужно было, чтобы убедиться в том, что вирус СПИДа у меня отсутствует. Видок у него, когда он мне это сообщал, был здорово разочарованным. Похоже, профессор в равной мере до сих пор сохранил веру как во всемогущество современной медицины, так и СПИДа. Невозможность поставить мне диагноз явно подорвала его жизненные устои.

- Интересный случай, молодой человек, - пробормотал он, обращаясь больше к бумажкам на столе, чем ко мне, - очень интересный. Даже не знаю, как это назвать...

Если кто назовет такой интерес здоровым, я плюну ему в лицо, как профессору. Он уехал, а мне из поликлиники посчастливилось сбежать. Меня что-то убивало и я не шибко волновался, есть ли у этого название. У всех болезней одно имя - Смерть. Глупо завидовать мертвым, но я оказался именно в этом дурацком положении. По крайней мере, это у них позади.

Где-то на периферии зала послышался шум . Отодвигаясь, по каменному полу заскрежетали пластиковые стулья на металлических ножках. Злые голоса заглушили музыку. Затевалась очередная драка. Еще одно жизненноважное для кого-то событие, в котором я не хотел принимать участие. Не имел права, потому что мертвые не дерутся. Незачем им это...

Тьфу, черт! Меня едва не стошнило от сознания того, что все больше и больше проникаюсь психологией небытия. Чтобы отвлечься, я попробовал прислушаться к музыке, но тут же пришел к выводу, что есть мелодия, которую играют всем. По крайней мере, в этой стране. И музыкантам плевать, слышат ли ее все присутствующие. Веселенькие мысли, неправда ли?

Я затушил сигарету и начал рассматривать типа, к которому подсел, дабы узреть участие и в его глазах. Кто же знал, что с таким же успехом можно было зайти в магазин мороженной рыбы? Песочного цвета пиджак, белая рубашка и голубой галстук ничем не выдавали его причастности к дарам моря. Кроме того, в отличие от спящего окуня, он время от времени дергал левой ногой, издавая дробь. Звук этот говорил о полном отсутствии слуха, если, конечно, был попыткой попасть в такт музыке. Я тоже не Бетховен и, может быть, именно поэтому подсел к нему, чтобы еще вдогонку ляпнуть сакраментальное:

- Я, кажется, уже хочу умереть.

- Люди, как они есть, никогда не перестанут убивать друга.

Вздрогнув, я с недоверием посмотрел по сторонам. Толпа у входа решила-таки всерьез взяться за дело и над головами замелькали первые кулаки. Немногочисленные посетители, оставшиеся в стороне от событий, превратились в кучку зрителей. Однако, ни один из них не находился достаточно близко, чтобы я так отчетливо услышал эти слова. Да и глядя на заколдованные выражения пьяных лиц, трудно было поверить, что кто-то способен изречь столь замысловатую фразу, не лишенную даже некоторой философской глубины. Волей-неволей пришлось сделать единственно правильный вывод. Мой сфинкс разверз уста.

- Убить. Слово, от которого можно уйти, но к которому быстро привыкают.

Да, это был-таки он. Теперь чужие глаза переместились в точку где-то над моей головой, а узкие губы выталкивали слова, обесцвеченные перекисью безразличия.

- Ты привык, - добавил он и нога снова коротко простучала по ножке стола, констатируя факт.

- Я думаю, что умираю сам по себе, - пробормотал я, как заклинание.

- Тебе это кажется, - был ответ.

На это нечего было ответить. Желание говорить пропало. Ненужное, бестолковое желание выдать себя незнакомому человеку. Гораздо проще отхлебнуть коньяку.