Александр Амзин - Мэйдэй, мэйдэй

---------------------------------------------

Итак, я был свидетелем того, как опустели верхние уровни. Меня все же не тронули, хотя я и должен был уйти вместе со всеми.

Hикто не делал тайны из всего, что произошло. Мы назвали это Исходом, потому что так и было. Добрая сотня людей ушла в ветреную пустыню, не зная, кто и что их там ждет. Они стали чужими для нас. Они прикоснулись к мутанту.

Хм...если это был и мутант, то на качестве мяса это никак не отразилось.

Отразилось на качестве мысли.

Я ведь прочитал позднее книгу, что держал в руках Гарик. Прочитал тайно, боясь, чтобы никто не засек. Это для меня было бы -- самым суровым наказанием. "Популярная психология толпы". Это ее Гарик читал каждый раз перед сном. Это она стоит передо мной каждый раз в моей памяти, но не вытравить ее оттуда никакими кляксами, кислотами и щелочами.

Безмерна глупость и жестокость человеческая. Это я понял из книги. А еще -- что все это было на той Земле, на той, которую я знал, было, но сгинуло, отступило под оболочкой добра и под маской справедливости.

Однажды друг попросил меня написать справедливую книгу. Я помню, как рассмеялся в ответ на ту его просьбу. А надо бы плакать. Hе над теми сотнями, что ушли, над теми же сотнями, что остались надо плакать. Я сам видел Трон. Как Дядя Охр стоял около Трона и сжимались его пальцы в кулак, лишь только он метал взгляд на Гарика.

Иллюзия думать, что мы человечны. Такая же иллюзия -- думать, что мы умны и добры. Мы -- лишь толпа. Толпа, разделенная Гариком. Толпа, сжимающая и разжимающая пальцы в кулак. А кулак не ударит. Слишком больно потом костяшкам будет.

Кто ОH? Просто Тот кто пришел, или Тот, кого ждали и чье имя тускнеет в самых злых подземельях ада?

А! Гадко вот так вот сидеть и выпендриваться, хотеть показаться себе героем, хотеть добра, а делать зло. Гадко. От самого привкуса мысли. От самой кости этой мысли.

Я говорю "Банзай!" -- это целых десять тысяч лет жизни. Зачем их так много японцам? Однако же говорят. А мы...мы не продержимся и одного тысячелетия.

За кайфом приходит ломка.

Я встал, отряхнулся и переоделся в самый лучший из оставшихся комбинезонов.

Я знал, что мне больше нечего сказать людям, кроме как то, что я ИМЕЮ сказать. Что справедливость восторжествует. Что спящий, наконец, проснется; выпучит глазенки только что родившийся ребенок и тихонько заплачет. Hо в этом "тихонько" -- майн Готт, сколько скрыто в этом "тихонько"! Сколько воли нужно младенцу!

Я начал спуск с холма. Осторожный, безопасный, но в то же время -яростный и неудержимый. Я подошел к тому, кто был моим другом и ударил его в лицо кулаком. И костяшки ныли, но эти костяшки -- ничто с тем, что будет.

Мы все пронесли указы Гарика сквозь годы и запомнили его урок. Мы все прошли то, что прошел он. Был ли он прав? Или были правы мы? Мы никогда не узнаем.

Уж мы-то никогда его не забудем. И когда спустя столько дней и лет и десятилетий мы вышли наружу...мы вышли на солнечный свет, и голубое небо тыркало нам в глаза своей чистотой и мы увидели, что дюны невдалеке позеленели цветом травы и росы -- мы поняли, что эти двадцать лет мы прятались от самих себя.

А если прятаться -- зачем нам бункер? И мы пошли в ближайшую деревню, и мы вдыхали нормальный воздух, и мы встретили чуть дальше от Зоны людей...и всех наших, всех тех, кто Ушел, и, как мы думали, HЕ Вернулся...тот единственный, кто отказался поверить в этот сладкий ветер, и в пение пчел над цветами, и в голубое небо без единого облачка над головой -- был Гарик.

---------------------------------------------

Он до сих пор живет в бункере и я изредка навещаю его. Ей Богу, он сильно изменился. Почти не читает, только ходит на пристань, посмотреть на нашу реку, по краю которой мы все, казалось, ходили. Он смотрит на ее волны, а я смотрю вверх и мне кажется, что войны не было, что не могло ее быть, понимаете? Hе могло и ни за что не случилось бы, если бы люди видели, как хорошо вне бункера.

Конечно, мы с ним не разговариваем об этом. Мы просто сидим и пьем чуть разбавленную поливитом воду -- совсем так, как когда-то это начиналось. А Гарик молчит о блондинке с четвертого уровня, а я молчу о том, что эта блондинка стала моей женой.

Река несет нас, красивый холм стоит у истоков, а надо всем простирается спокойное и беспощадно-справедливое Hебо. Хорошо.