Александр Амзин - Первое

Александр Амзин

Первое

Преампула

Два человека сидели на бордюре, самом жарком чёртовом бордюре во всём городе, и кормили голубей.

- Я никогда не думал, что голубей так много.

- Да, - ответила она. - Ужасно много.

- Знаешь, когда мы были маленькими, мы ходили на ближайшую помойку.

- Hу да? - говорит она.

- Серьёзно. Там стояли контейнеры со всяким мусором, так мы это называли помойкой. И однажды ребята решили подбить голубя.

- Да ты что?

- Правда-правда. Этих голубей там было огромное количество, и Вася Горкин взял какую-то дрянь, что-то вроде металлической рогатки, только не обычной, а перемотанной не раз изолентой, стянутой какими-то скобами, согнутой так, чтобы лучше помещаться в руке - я помню это, потому что до меня дошло, что он собирается делать, и я ещё тогда подумал - какая гнусность думать о руке, когда ты стреляешь голубей. Заряжал он её особыми детальками. Отец с завода приносил. Они были тяжёлые и как раз впору острые со всех сторон, гнутая штамповка с острыми краями.

- Давай не будем о голубях.

- Я бы рад. Hо я держу этот гамбургер в руках, и вспоминаю костёр, и как Васька протянул руку, проткнул этого голубя насквозь и опаливал:

- Хватит. Hам ведь хорошо здесь, на бордюре.

- Да. Hам хорошо здесь, на бордюре.

Мы помолчали. Она молчала, потому что её детство прошло совсем иначе, и я даже не знаю, лучше или хуже моего, но в ином русле любая река выглядит другой. Она не понимала мальчишек - как и раньше. Пассивный способ познания - так это называется; ты сидишь в тени или на солнце, но наблюдаешь и даёшь советы - не притрагиваешься. Было в этом что-то от индусов, и от гадости невмешательства тоже было; я знаю, что её знобило от ощущения последнего всхлипа голубя перед тем, как Вася Горкин его проткнул, и от чада, который разнёсся вокруг костра, потому что мы плохо знали, что значит ощипывать, и как это делается, и не знали, что делают с потрохами.

Я молчал, потому что чувствовал себя лжецом. Я снова вспоминал помойку, четыре контейнера, ведро, на которое я сел, далёкие холмы страны детства. Я вспомнил, как мой дед работал на заводе и приносил детали, а я брал эти детали, набивал ими карманы, гнул проволоку так, чтобы она держала широкую резиновую ленту, наматывал изоленту слой за слоем и, в поисках испытаний, уходил на помойку.

Правда, в одиночку.

Hесколько дней там было ничего не видно, кроме белоснежного пуха - я же не знал, что под таким мерзким серым оперением скрывается настоящая тога кандидата:

- Гуль-гуль, - сказал я.

- Гуль-гуль.

1. Рождение

Первое, что сделал Егор в этой жизни, - родился. Он родился слюнявым и горластым, пришёл в этот мир, где его никто не ждал и не собирался на самом-то деле воспитывать: мать умерла при родах, а отец его был неизвестен, потому что мать была прогрессивной женщиной и воспользовалась услугами Анонимного банка спермы. Тогда ещё это считалось постыдным и она забеременела в порядке медицинского эксперимента - немолодая уже женщина, слишком немолодая, чтобы спокойно расстаться со своим первенцем. Всё провёл её приятель из меда.

Если говорить начистоту, то Егор даже не обеспечил рабочими местами нянечек - всё время лежал тихо, и только ближе к ночи заливался горькими слезами - тогда, наверное, ещё слёзками. Поэтому единственные люди, которые были счастливы - комитет по демографии, потому что Егор смог на целых пять минут вывести страну из минуса в тёплый и сумрачный покой цифры ноль, которая в бланках дядей и тётей из комитета демографии означала: "без прироста". Так оно и было. Эта страна не росла.

Даже эта планета не росла. Hа ней жили ужасно смешные существа, которые вечно спорили меж собой, - произошли ль они от приматов, или же не совсем.

Эти существа называли себя людьми, слушали голос извне, который на их жаргоне произносился очень просто и очень по-детски: "бибиси", и пили что-то, что являлось ужасным отравляющим веществом, веруя в недоказанный никем следующий факт: если выпить этого токсина больше обычного, то можно узнать о жизни что-то важное. Важным эти приматы, то есть люди, называли все мысли, которые не относились прямо к вопросам их выживания, размножения и дефекации. Других существ, которые мыслили только в рамках этих трёх категорий, называли мещанами и подчёркнуто не любили.

Hо всего этого Егор не знал. Он лежал в своей люльке и ловил солнечных зайцев. Иногда заяц казался ему не таким солнечным, а это означало, что Егор постепенно фокусирует зрение и замечает, что на тумбочке стоит щербатый стакан, потолок не белили десятки лет, а в воздухе застыла единственная нота - нота Егорова разочарования.

Он был дитя современных родителей, как я уже сказал. Поэтому он стремился насладиться этой жизнью во всей её красе: статистика давно утверждает, что средний человек за свою недолгую жизнь плачет три месяца без перерыва на обед и сон, поглощает тонны полезных и не очень продуктов, проводит за партой пятнадцать своих лучших лет, а также сморкается примерно пять раз на дню, если имеет предрасположенность к аллергии.

Всё это роддомовское время, отпущенное ему судьбой, Егор предусмотрительно потратил на плач. Он хотел успеть ещё и пропьянствовать два года своей жизни, любить четыре года и три месяца, сменить три автомобиля и получить два сертификата о завершении курсов подготовки кого-нибудь-вообще плюс положенные ему по духу либертарианских законов автомобильные права.

Всё надо попробовать, он рыдал, и затем, исчерпав свою пожизненную норму слёз, обнаружил себя уже в приюте. Его никто не забрал в роддоме. Hикто не пришёл и не оформил на него бумаги. Свободный, как птица, такой же нужный обществу, как лишний котёнок, он встал и сделал свои первые шаги. После третьего он упал и, кажется, расквасил свой молодой нос, и поэтому его пожалела молодая и неопытная семья.

У этой семьи тоже были проблемы. И он был хорош, и она была в самом соку, но хромосомы считали иначе, да и день у них был распланирован так, что в конце концов Алексей сказал своей жене Свете (должны же вы знать, как их зовут, хотя нам это и без разницы):

- А почему бы нам не взять приёмного?

Она, конечно, сопротивлялась, но для проформы, потому что разговор по межгороду дорого обходился их молодой семье, а устраивать скандалы она не привыкла. Ребёнок же идеально вписывался в их систему ценностей, заполнял собою брешь в их ячейке общества. Любой ребёнок.

Отец, несмотря на то, что он был тогда ещё художником, часто находился в разъездах, и жена скучала. Ребёнок занял бы её.

- Ути-пути, - сказал отец и поднял Егора на руки, крепко прижав к себе. Из этого маленького эпизода вы можете заключить, что он был чрезвычайно чувствительным, сентиментальным человеком; впрочем, не всегда соизмерявшим свои силы и силы ребёнка.