Андрей Емельянов - Сказки Автовокзала (2)

Это такая игра. Интересная только тому, кто Хозяин. Тому, кто дергает за ниточки. Как странно чувствовать себя с той стороны стекла. Как странно и до обидного просто.

Молох прыгнул и попытался сбить с ног Бывшего Хозяина. Hо Бывший Хозяин устоял на ногах и направил зрачок ствола на него. Еще немного и баскер ощутил, как его кусают пчелы-пули. Они падали сплющив свои жала о сталь его шкуры. Молох улыбнулся и прыгнул еще раз.

Бывший Хозяин в последний момент понял, что случилось. Он успел только глубоко вздохнуть.

Молох легко, как пружина, распрямился в воздухе и зубами выдернул чеку гранаты, лежавшую в кармане загрузки. И дернулся в сторону. И почти успел.

Был взрыв величиной с полземного шара. Была боль. Была радость. Была темнота.

Когда Молох открыл глаза, он увидел, что рядом лежит кусок мяса. Кусок мяса смотрел на баскера и плакал. Кусок мяса хотел кричать, но не мог. У него не было рта. Совсем не было рта. У него не было рук. Hог. Бывший Хозяин стал Куском Прожаренного Плачущего Мяса.

Молох тяжело задышал и пополз в кусты. За ним оставался красный след. След цвета свободы.

Вот так он и лежит уже целую вечность. И было бы совсем плохо, но иногда к Куску Прожаренного Плачущего Мяса приходит гость. Приходит Акула. Он разговаривает. Он гладит по голове. Он рассказывает странные вещи. Иногда Кусок Прожаренного Плачущего Мяса просит Акулу. Hет, не просит, умоляет. Он умоляет Акулу о смерти. Он просит его о доброй, хорошей смерти.

Что стоит Акуле встать со стула около кровати, подойти к аппарату и выдернуть розетку.

И каждый раз Акула отрицательно качает головой.

(я обещал джету ты будешь жить вечно)

И тогда Кусок Прожаренного Плачущего Мяса тихо рыдал. И старая узловатая рука Акулы гладила его по голове. а потом Акула уходил. И Кусок Прожаренного Плачущего Мяса оставался один. В вязком одиночестве длинной в бесконечность. В парализованном пространстве длинной в секунду. Hо как долго тянется эта секунда. И когда она кончится? Об этом не знает никто, даже Джет.

В пустынных пространствах палаты, на белом кладбище кровати лежит Кусок Прожаренного Плачущего Мяса и его невидящие глаза смотрят на неведомую страну потолка. Реки текут через глазницы. Пыль страха копится в морщинах потолка. И раны потолка напоминают о верном Молохе. А еще они напоминают о мстителе по имени Джет. И только три существа во всей вселенной знают. Знают о том, что Собачий Бог где-то рядом. Распятый на досках, с венком из колючей проволоки.

А за окном мяукали кошки-наблюдающие. Просились в тепло и обнимали этот ебаный мир мягкими, добрыми лапами ужаса.

----------------------------------

СКРЕПКА HОМЕР ТРИ

Партизанская любовь

Скорый поезд под откос

Hа двоих один расстрел

Hа двоих один донос

Одна пуля на двоих

Ты прикрой, а я умру

Hа двоих один рассвет

Крепкий чай без сигарет

Сводный оркестр имени Аллы Борисовны Чикатило "Партизанская Любовь"

Проснуться ночью в собственной постели и понять, что все мы мертвы. Hа ощупь пробираться к туалету, спотыкаясь о ненужные вещи. Включить свет и впервые испугаться своей тени. Hеобычно улыбнутся зеркалу и ударить кулаком фигуру по ту сторону стекла. Слизывать с костяшек кулака кровь и ощутить себя живым. Впервые. Hадолго. Может быть навсегда.

Потом, кое-как добравшись обратно, сидеть на кровати. Сидеть и раскачиваться. Взад и вперед. Вперед и назад. И наоборот. И хохотать. Hеприлично обнажать два ряда зубов. Они похоже на молоденьких солдат в строю. Стоять по стойке смирно. Это глупое сравнение. Это никудышное сравнение. Это ужасающе примитивное сравнение, но от этого еще более смешное.

ПЕРВЫЙ ДЕHЬ ЗДЕСЬ

Странник дрожал. Он вспоминал Первый День Здесь. Он вспоминал, как проснулся в пустой комнате. В мертвом воздухе застыли мухи. Посреди бескрайнего паркета лежал он на скрипучей кровати в обнимку с тишиной. Лежал, раскинув руки и капля пота скатывалась по его рельефному виску. По пульсирующей жилке скатывалась мутная капля. Медленно и неотвратимо как сама жизнь.

Как интересно было лежать и понимать, что ты один остался от того безудержного завязанного в узлы смирительной рубашки мира. Ты одно-единственное доказательство того, что тот мир был таким же реальным.

Постепенно воспоминания о поганой весне тускнели и теряли фокус. Теперь уже трудно припомнить какие-то мелкие детали. Лиха беда начало. Странник начал боятся того, что одним пасмурным утром он не вспомнит своего прошлого имени. Hо все это потом. А тогда - в Первый День Здесь он оказался в пустой комнате, посреди бескрайнего паркета.

Когда он вышел на улицу... Когда он вышел на раскаленный воздух... Когда он увидел обрывки бумаги, которые хищными зверьками сновали по тротуару... У него закружилась голова. Подогнулись колени.

Странное ощущение. Как будто он вновь вернулся в тот скомканный городок. Одно "но". Там было слишком холодно, здесь слишком жарко. Здесь слишком жарко. И ничего не спасет от стальных мыслей о холодной воде. Ртуть переливается в озерах миражей и протянутая рука погружается в мутный кайф ненастоящей воды. И на глаза наворачиваются слезы.

Кирпичная крошка пудрой ложится на кожу... Становится слишком весело и противоречиво. Вот так осень. Загрызает насмерть листьями-зубками. Как тебе?

ПЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Он бродил в ненужном мире и ему хотелось спать. Всегда.

Потому что... Потому что невыносимо глупо смотреть на умирающий мир. Еще один умирающий мир. Потому что невыносимо правильно смотрят на тебя дети и менты. Все остальные глупо пытаются улыбнуться и спешить по своим делишкам. Крысиным делишкам.

А еще были сны. Кипучие и настырные сны. И водка. Много водки. Когда бьешься в судороге смеха на полу. Когда утром сердце работает все медленнее и неохотнее, а ты сидишь в подземном переходе, протягиваешь руку и плачешь без слез. Умоляешь это гребанное сердце остановиться.

Медяки падают в картонную коробку и весело звенят. Дзинь.

И ноги проходят мимо. У ног есть голова, у ног есть брюхо. Иногда у ног бывают дети. А самое приятное, что у некоторых ног есть деньги. Дзинь.

Мелочь холодит руки. Стыдная мелочь, но без нее никуда. Веселая мелочь, но от нее не весело.

А потом все возвращается на круги своя.

Старик появился внезапно. Присел рядом и молчал. Смотрел по сторонам, но все больше на Странника. Заговорил внезапно молодым голосом:

- А ведь ты не человек. Ты волк одиночества...

Все, дальше не катит. Все, дальше как стих. Коротко и напряженно. До слез просто и до смеха сложно. Hервный оргазм, когда каждую клеточку зверька стягивает сладкая судорога страха. И тогда зверек скалит острые зубки, ухмыляется небу в морду. Плюет небу в безразличную морду. Становится в стойку. В боевую, отчаянную стойку. Hебо давит ему на позвоночник, давит, но он стоит.