Дмитрий Громов - Души воров

Наконец, Семен дорыл до конца доски, и тут лопата уперлась в камень.

Он ткнулся влево, потом вправо, но опять натыкался на камни. Это был тупик, оставался только один путь - вверх, но для этого нужно было убрать доски.

Доски убрали, и тогда лаз медленно и плавно обрушился, сведя на нет все труды.

Угоняй в отчаянии взмахнул руками и сел на холм отваленной земли. Его сгорбленная спина с выступающим позвоночником в неярком свете казалась багрово-красной.

Семен присел на каменное ложе и рассудил, что отдых при столь горячей работе не повредит. Работа не волк, земли больше, чем есть, все равно не осыплется.

Он начал рассматривать добычу - украшения мертвой женщины, чей череп, оскалив в улыбке зубы, насмешливо смотрел на него.

В первую очередь внимание привлек золотой венец, искусно сделанный в форме птицы, опустившей крылья.

Длинная шея птицы выгибалась изящной дугой и заканчивалась плоской головкой, похожей больше на змеиную, чем на птичью. Если надеть венец на голову, птица обнимала виски и внимательно смотрела вперед со лба, как бы защищая человека и выглядывая при этом жертву. Семен попытался примерить венец, но смог напялить его только на макушку.

Вторым предметом, привлекающим внимание, было зеркало. Оно являло собою отполированный бронзовый лист с витым узором по краям. От древности зеркало замутнело, но сомнений в его назначении не было. Такие зеркала встречались до сих пор. Семен дыхнул на матовую поверхность и, найдя на мешке кусок почище, потер им. Муть рассеялась и где-то в глубине зеркала Семен смутно различил свои черты.

Последними он нашарил в мешке нанизанные на тонкую металлическую нить бусы. Бусинок было сорок - девятнадцать черных и двадцать одна белая. Белые были прозрачны, а черные на просвет выглядели весьма эффектно казалось, внутри каждой из них существует что-то живое и движущееся, хотя, конечно, это была игра света.

Закончив осмотр добычи, Семен сложил все обратно в мешок и затушил свечу: свет нужно было беречь.

Угоняй стал груб и раздражителен. По малейшему поводу он бранился на Семена, и вскоре между ними установилось напряженное молчание.

Работали по очереди - один лежал в лазу и выбрасывал землю, другой руками отгребал ее в угол склепа. Было темно и поэтому комья земли часто попадали в лицо отгребавшему. Оба были в земле с ног до головы - земля сыпалась из волос, ушей, носа, мерзкой грязью заполняла рот. Сплюнуть было невозможно - во рту не хватало влаги. Горло склеивалось от жажды.

Земля в лазе все обваливалась и обваливалась. Семен недоумевал - откуда она бралась? Вроде и копали-то недолго. Но земли не убывало, она осыпалась, сводя на нет всю проделанную работу.

Когда свод лаза обрушился в третий раз, придавило лежащего в нем Угоняя. Тупая тяжесть впечатала его лицом вниз, не позволяя ни вздохнуть, ни шевельнуться. Так бы он и задохнулся в земле, если бы не Семен, который выдернул его резким рывком за ноги.

Полуобморочный Угоняй сел на кучу земли, и Семен в непроглядной тьме услышал, как тот бормочет молитву. По сбивчивости бормотания чувствовалось, что молится впервые за долгие годы.

Семен тоже присел, прислонившись голой спиной к шершавой бугристой стене. Когда приткнулся к стене затылком, то услышал, как бьется разгоряченное сердце и кровь упруго ходит по венам.

Вспомнился дом - уют, покой, тепло печи, лица отца, матери, братьев-сестер, среди которых он - сам-старшой, надгжа. И показалось странным, что это было. Хоть он сидел в подземелье не больше десятка часов, но тот, прежний, мир казался бесконечно далеким. Странно было вспоминать кабак у Волги, дорогу в степи, момент, когда впервые из-за склона он увидел Обрат-Бугор.

Этого не было, он всегда сидел, прислонившись спиной к каменной стене, всегда жил во тьме. Он - здешний, нет смысла суетиться.

Вздрогнув, Семен отогнал дурные мысли и нашарил брошенный огрызок лопаты.

Угоняй тем временем прекратил хныкать и всхлипывать. Когда раздался его голос, в голосе уже звучало новое, чего раньше не было - надлом:

- Слышь, Семен. Я ж тебя обмануть хотел.

Думал - вылезу первым, приму барахло, а когда ты полезешь - пристукну. Но не до смерти, нет, а так, чтобы оглушить.

- Ну, и сволочь ты... - ответил Семен, но зла почему-то не почувствовал.

Склеп был залит ровным синим светом. Такого света Семен никогда в жизни не видел. Он втекал в глаза, топил человека в себе и убаюкивал, лишая кровь красноты, а тело - жизни.

Сам Семен лежал на каменном ложе, вытянув по струнке руки и ноги. На миг его озадачило - как он оказался здесь, на месте мертвячки? Захотелось встать. Встать, встать, повторял себе Семен и напрягал тело. Но тело было не его - все рывки мускулов приводили только к слабым шевелениям рук и ног.

И тут появилась Она. Откуда она взялась - Семен не заметил; скорее всего, выткалась из синего света. Вся она была синева. Но не синева неба и даже не синева ночи - а как хмарь между сном и явью, между жизнью и смертью.

Она была очень красива - чужой красотой, не встречающейся в волжских краях. Черные, как ворон, распущенные волосы ниспадали вниз, сливаясь с таким же черным платьем. Худые бледные руки, увешанные браслетами, были покойны. Голову венчала золотая птица-змея с выгнутой шеей. Обе - и птица-змея, и женщина, смотрели в лицо Семену, одна с настороженной тупостью камня, другая - с насмешкой.

- Кто ты? - спросил Семен, вглядываясь в огромные южные глаза. В ответ женщина вскинула руки в отточенном и плавном движении. Браслеты, сдвинувшись, издали тихий звон. Под музыку браслетов она сделала еще несколько движений, похожих на языки медленного синего огня, и вдруг замерла в полуобороте, скосив зрачки на Семена и будто говоря "вот я". Лицо ее казалось совсем юным.

Кто ты? - повторил вопрос Семен, и на этот раз она ответила:

- Я - вещая дева Соломифь. А ты - мой слуга.

- Я не слуга.

- Не слуга. Ты мой гость, - дева подплыла ближе и говорила, скромно потупив взгляд. - Ты мой желанный гость. Но, я надеюсь, что еще станешь слугой. Видел, как хорошо я тебе танцевала холодный огонь? Я старалась. Надеюсь, и ты постараешься. Ты будешь мне хорошим слугой.

На последней фразе из-под кротко опущенных ресниц блеснул острый взгляд, а губы раздвинулись в улыбке, обнажив красивые белые зубы. Семен вспомнил, что уже видел эти зубы, и попытался представить за совершенными чертами девы очертания ее черепа. Послушный мысли, череп проступил сквозь ее лицо мертвым оскалом.

- Хорошо, что ты пришел, мне нужны слуги, - ласково продолжила дева.

- Но я не хочу быть твоим слугой.

- Разве ты пришел не за этим? А я-то думала...

- Я выйду отсюда.

- Видишь это? - дева положила ладонь на грудь, и Семен увидел знакомые ему бусы - наполовину черные, наполовину белые. - Ты будешь здесь, в бусах. Многие приходят за моим золотом, и все они селятся здесь. Это не просто бусины. В черных живут души моих слуг. Белые - пока пустые. Ты будешь жить вот в этой бусинке - двадцатой по счету. Впрочем, нет - в ней будет жить твой товарищ. Он слабее тебя и уже готов стать моим. А ты станешь двадцать первым. Двадцать один - хорошее число.