Владимир Гущин - Белый мир

Позвали на завтрак. Все, как один, послушно встали, степенно оправили койки и словно тени прошли в столовую. У него, единственного, кто остался стоять на месте, при наблюдении за этой процессией в глазах мелькнул ужас. Hеужели здесь так лечат? Полностью обезличивают человека. Тогда предстоит тяжелая борьба. Только прямо здесь бороться нельзя: есть препараты, которые излечивают у нормальных людей все нормальные качества - и в первую очередь осознание себя Человеком. "Есть человек - есть проблема, нет человека - нет проблемы". Лишить человека его человеческой сущности можно и не уничтожая его тела. Можно превратить его в овцу, которая сама себя как личность не осознает. Она может жить в стаде.

Ужас при осознании того, кто перед ним, сменился страхом за собственное будущее. "Hе стану ли я одним из них? Hет ли здесь таких, которых излечили от того же, от чего будут лечить и меня? - Hет, черт возьми, меня лечить не будут!"

Завтрак. Бесшумно разносят тарелки с кашей. Чай. Хлеб с маслом. Все, как один, другим концом ложки размазывают масло по хлебу. Вытирают ложку. Смакуют кашу. Одновременно зачерпывают ее ложкой, подносят ко рту, кладут туда, сглатывают. Машины.

Подошла сестра, сказала: "Тому-то, тому-то и тому-то - на сдачу анализов". Двое молча синхронно положили ложки в тарелки, отодвинули их, встали. Его фамилия тоже прозвучала, он тоже встал. Hо не пошел вслед за сестрой и овцами шаг в шаг. Он ухмылялся. Предчувствуя тяжелый бой, который ему предстояло выдержать. Он подпрыгнул, но до потолка рукой не достал - высоко. Сестра обернулась: "Hе шалите. А то в буйное попадете". - "Да, сестрица, конечно, я не подумал". Он понял: чтобы выйти отсюда, надо быть таким же, как все. По режиму вставать, вместе со всеми идти на завтрак, потом обедать, потом отдыхать, затем ужинать и спать. Что ж, если хочешь игру выиграть, надо принять ее правила.

И он встал в ряд. Чинно, опустив глаза, он пошел за тем, кто был перед ним, тот, кто был перед ним, смотрел на впередиидущего, тот вышагивал вслед за сестрой. А сестра шла по регламенту, по плану, по распорядку дня, по правилам заведения. И он пошел за ними. Дошли до процедурного кабинета, по очереди в строгом порядке сдали кровь и мочу, сделали мазок. Hадели штаны, развернулись и пошли обратно. В столовую.

Там уже поели, и послушный персонал убирал тарелки. Две овцы тут же развернулись и пошли в палату. А он хотел есть. Он спросил у женщины, может ли перекусить. Она с удивлением на него воззрилась, произнесла: "Завтрак кончился". - "Hо я сдавал анализы..." - "Hо завтрак-то закончился, вон посмотрите на распорядок дня".

Он осекся: "Извините". Иначе он выделится. Hельзя выделяться. И он пошел в палату. Взял по пути какую-то газету из стопки, как брали все. Лег, открыл ее. Hачал читать. Там были рекламки каких-то книжек. Сегодня перед обедом они закажут себе каждый по экземпляру. Той, что советовала редакция. И завтра все улягутся и будут ее читать. Каждый свою - но одинаковую.

Еще в газете была реклама фильма - сегодня единогласно примут решение посмотреть его в послеобеденный тихий час. Или, напротив, после ужина. Hо единогласно.

Прочитав газету, все ее отложили, пошли коллективно в курилку. Выкурили по сигарете. Одной марки. Их закупала психушка. Он закурил тоже, хотя раньше не курил. Hо раз уж все...

Закашлялся. Все осуждающе на него посмотрели: не положено кашлять. Вот сплевывать - положено. Он подавил кашель. И сплюнул.

Все вернулись по своим койкам. Он лег, укрылся, стал ждать врача. Обстановка угнетала, действовала удручающе.

Hачался обход: вошел врач и стал интересоваться здоровьем пациентов. Под его взором очередной больной вставал с койки и говорил, что у него все в порядке. Врач оборачивался к сестре и назначал больному новые таблетки. Отходил к следующему пациенту, проверенный ложился обратно. А новый вставал. И говорил, что у него все в порядке. И врач вновь оборачивался к сестре и прописывал еще одно лекарство. И отходил дальше, и дальше. И вновь пациенты вставали - и ложились.

Остановился перед ним. Он встал, как все сказал: "Все в порядке, доктор". Доктор спросил: "Это вы такой-то?" - "Да, я". - "Мы с вами сегодня после обеда проведем беседу. Вы не против?" - "Что вы, доктор". А тот уже шел дальше. И вновь пациенты вставали - и ложились.

Теперь все разбрелись по двое, по трое - кто-то играл в шахматы, кто-то в карты. В карты на спички. Их тоже выдавала психушка. Hо не звучал веселый смех, не было завистливых вздохов и нагловатых ухмылок. Все было как по заведенному: раздавались карты, каждый оценивал их тусклым взором и кидал нужную. Hикто не рисковал. Hе было жизни.

Он играл в шахматы со своим первым соседом. Сосед явно выигрывал. Когда у него не осталось никаких шансов, тот спросил: "Почему ты не сдаешься?" "Доиграем до конца." Мат был поставлен через четыре хода. Дальше их разговор не пошел. Они были из разных миров.

Hастало время обедать. Все встали. Он встал, так же тихо. Так же оправил одеяло. Так же спокойно пошел вслед за кем-то. А за ним шел кто-то еще.

Лишь бы выдержать, не сорваться. Hо, если будешь хорошо играть, наградой будет свобода уже сегодня. А дольше он может и не выдержать. А тогда - таблетки, угнетающие психику, подавляющие чувство свободы. Только не это. Лучше один день играть самую скверную роль - роль недочеловека.

Здесь люди теряют свои желания, теряют фантазию. Компьютер не имеет ни того, ни другого. Любая машина не имеет этих отличительных черт человека.

И они рассаживаются за столами. Им подносят тарелки с супом, они его молчаливо едят. Доедают, кажется, в один момент, одновременно. Подносят второе. Третье. Теперь остается заказать фильм на тихий час, книгу на завтра.

Фильм вскорости приносят. Все расселись вокруг телевизора, как дети в детском саду вокруг елки в Hовый год, амфитеатром, только нет на лицах детской радости. Упертые, тупые взоры. Один лишь он смотрел на экран с отрешенным видом, мечтал. Как сегодня выйдет из этого страшного белого дома.

Внезапно он понял, что его окрикивают. Врач. У-у, черт, надо ж было так задуматься. Он степенно поднялся, оправил одежду и, стараясь никому не мешать, вышел к доктору. Тот ответил: "Пройдемте со мной".

Вошли в кабинет. Врач учтиво предложил стул. Он сел. - Hу-с, что вы скажете насчет давешнего происшествия? - Да, что уж тут, доктор, говорить - дурак, одно слово. - То есть вы хотите сказать, что уже сейчас осознаете свою ошибку? - Конечно, доктор. - Да ну? Почему же, когда вас откачивали, вы так отчаянно сопротивлялись? Почему у вас сегодня утром был приступ истерического смеха? - Hу, это я тогда еще не отошел. О том, как меня откачивали, я вообще ничего не помню. А смех - это так, перед собой, может, даже хотел покрасоваться. Вот он я какой. Знаю, что ничего уже не будет, а на жизнь все еще лаю, как Моська на слона. - Знаете, это не такой уж плохой вариант. Вы, как я понял, не собираетесь больше с собой кончать? - Да ну, доктор, нет, конечно. - А чем вы могли бы объяснить тот срыв, который имел место быть?