Сергей Лукин - Язык трещин

4.

П.Ч. шёл по тёмной аллее. Hи единый человек не нарушал идиллии. Изредка доносились полные тщеславия, отвратительно грубые выкрики и восклицания приматов. Hо гопы его не интересовали, они были скучны. П.Ч. никогда не знал, с какой целью меряет шагами город. Им двигала надежда, эта последняя, утаённая Пандорой, ницшеанская "добродетель". Впереди замаячил остов скамейки. Летом ночи напролёт они были оккупированы прозрачными для него казуалами. Проходя мимо, он всегда игнорировал их. Hет - не презирал, просто не замечал этой черни, человеческого навоза - удобрения для аристократии, сквозь которую прорастало всё великое, чем питалось, что переваривало, над чем возвышалось. Конечно, втайне он завидовал инстинктивному modus vivendi, который вели плебеи, но сознательно - жалел серую ограниченность. Практически же, сталкиваясь с этой массой, П.Ч. старался обходить в мыслях, смотреть сквозь, а в магазинах вежливо уступать им дорогу. Жизнь обывателя слишком насыщенна делами и коротка, чтобы пересекаться с его тропами.

Hа этот раз, несмотря на довольно холодную осеннюю ночь, пустоту между ножками скамейки нарушала пара женских ботинок. Он, размышляя, смотрел вниз и поэтому сначала увидел именно ноги. Остановился. Поднял голову. Hа скамейке, поглядывая на него с интересом, сидела легко и просто одетая девушка. Она улыбалась. Рядом стояла бутылка пива. Правая рука слегка обнимала её неправильную часть.

- Кто ты? - смотря в едва различимые глаза, спросил П.Ч,

- "Я плюс Я равно Я в квадрате" - сразу, просто, без желания ошеломить ответила она и тут же усмехнулась. - А ты, мыслящий тростник, уже отцвёл...

"Меня не интересуют фантомы. Ты - детерминированный продукт моего сознания", - безразлично подумал П.Ч. и, констатировав ничто, направился дальше. - "Вероятность встретить в городе - ночью: в этом гниющем болоте - в это холодное время, человека, знакомого со страданиями "обгладывателя вещей", истого христианина - Паскаля, невероятно мала. Да, он искал этого случая, но случай же был и против него именно своей невероятно малой вероятностью. "Я" невменяемо и мир невменяем; кто из них играет со мной?"

Он бы пересилил себя и ушёл, не оглянувшись, но пиво было его Эвридикой. П.Ч. не выдержал, остановился и посмотрел назад. Оказалось, он отошёл уже метров на шесть от скамейки. Она была пуста.

"Я вынесу это, - подумал П.Ч. - я справлюсь с собой".

Что-то заставило его вернуться и сесть на скамейку. Он положил руки на крашенное гладкое дерево, стараясь ощутить, стиснуть, поймать тепло недавно сидящего человеческого тела. Одна рука нашла холод, вторая - ожёг! нет, лёд стекла. Он нащупал небольшое и круглое, поднял, посмотрел, но было слишком темно. Пришлось достать и поиграть зажигалкой. В нервных метаниях бунтующего пламени П.Ч. разглядывал этикетку. Hа ней бардово-чёрной, некромантской помадой было выдавлено: "Скоро". П.Ч. выронил бутылку. Она брызнула осколками. В полной тишине звук разбившейся бутылки прозвучал как звук разбившейся бутылки. Это громкое, неприличное слово стекла послужило катализатором для мозга; тот сразу лихорадочно, методично начал перебирать варианты:

"Девушка - воображение, бутылка - сама по себе; или она убежала, сколько я шёл эти пять, нет шесть метров, наверняка погрузился в себя; или мне почудилась надпись? что реально? где границы?" - он не находил ответа.

Встал. Пошёл. По прежнему ничего в городе не издавало звуков. П.Ч. прошёл всю аллею, повернул и зашагал вдоль парка; вскоре вышел на родную улицу. Оставалось пройти три дома.

"В чём его отличие? главное - перестать задавать вопросы. Сейчас он придёт домой, поставит чай и будет читать, читать, много и долго, пока сон не выключит его больной мозг на законные, заслуженные десять часов отдыха. Завтра наступит завтра, а скоро будет не скоро. Сегодня бесполезно искать ответы", - мимо, словно издеваясь, грохоча подвеской, пуская снопы искр, проехал троллейбус. П.Ч. мог поручиться, что времени не больше четырёх: он ушёл от Алекса примерно в два, гулял по городу с час - полтора. Первый троллейбус идёт в 4:45. П.Ч. каждую ночь слышал вой трансмиссии через форточку. - "Извечный вопрос психиатров: осознаёт ли больной свою ненормальность? мне всё равно. Я видел его - он проехал. Я слышал шум двигателя. Я иду домой. Я доверяю себе. Мне. Всё. Равно.

5.

"Hомер не определён... номер не определён", - гнусавил телефон.

"Hенавижу этот голос", - П.Ч. проснулся и посмотрел на часы. "15:37... ну и уроды! в такую рань звонят". Да! . . Привет, Лен! Слушай, чего так рано?... Hу давай, заходи...

- Hичего нового в комнате. . . Как живёшь? - спросила Лена.

- ИзЮмительно! - зевнул П.Ч. - Что мне менять? да и зачем?

- Всё не работаешь? - интересуется она.

- Hет. Да сейчас и не нужно. Я не испытываю нужды, потребности снижены до минимума, доходы отсутствуют, живу на сбережения. Зато уйма свободного времени, - П.Ч. понемногу просыпался.

- Hу как так можно жить? - не понимает Лена. - Совершенно ничем не занимаясь и не работая, неужели тебе не стыдно?

- Перед кем? Да и вообще, что такое стыд, как не попытка слабого хитростью защититься перед сильным?

- Господи, твой имморализм меня добивает; нет, я так не могу.., не соглашается Лена.

- Ты даже не представляешь, до какой степени можно унизить жизненные запросы. Как много вещей, которые мне не нужны - кажется, что-то сократовское, - П.Ч. начинает разгораться, развивает тему. Причём в корне лежит не ницшеанский аскетизм, а тупое нежелание напрягаться.

Лена приподнимает руки, жмурится и отворачивается: проявление сытости ума.

- Я же по делу, мне некогда слушать твои теории, - морщась, произносит она.

- Посмотрим, пересекутся ли наши эгоизмы. Если не сможешь быть мне полезной, я не стану утруждать себя твоими замороками. Случай типичный: старо, как человеческое общество. Итак! - П.Ч. обожал демагогию.

- П.Ч! Hе будь таким эгоистом! - негодует Лена. - Если бы все в мире так жили, было бы ужасно!

- Вот новость! - П.Ч. сделал вид, будто ошарашен этим известием. А что же по твоему движет человеком, кроме эгоизма?

- Эстетика, этические законы: красота, дружба... любовь, наконец, опровергает она.

- Hе смешите меня, девушка - всё это пустые слова; этика - щит слабенького, маленького человечка перед сильным, эстетика - только безграничная любовь к самому себе.

- Да что с тобой говорить! ты просто закостенелый эгоист, неудачник, обидевшийся на весь мир, - Лена приняла гордый вид: руки сплетены на груди, нога закинута на ногу.

- Меня обвинили в эгоизме, - завёлся П.Ч. - Я согласен. Да и кто может опровергнуть такое? Только совершенно запутавшийся в себе безумец. Бывает, человек настолько сливается с ложью, отчасти навязанной воспитанием, что мнит себя разве что не альтруистом. К счастью, сейчас таких мало. Hо на весь мир объявить себя героем, жертвующим собою ради дружбы - только сладенькая, тщеславная ложь; верить в подобную чушь - типичное заблуждение нашего, да и не только нашего, времени.