Юрий Маркин - Рассказы о джазе и не только (12 и 13)

Пьесу американского автора Эдварда Олби "Баллада о невеселом кабачке" ставил молодой исландский режиссер, стажировавшийся в Москве. Автор в мире уже был известен нашумевший пьесой "Кто боится Вирджинии Вульф?" В Союзе же он ставился впервые и это было сенсационным. Я своим бывшим консерваторским учителем был охарактеризован как джазист, что импонировало молодым постановщикам и мы горячо взялись за дело. Hадо заметить, что в этом театре тогда скопилось достаточно много любителей джаза. Из них самые ярые - Михаил Козаков и Валентин Hикулин. Муз. руководителем работал, в прошлом джазовый ударник, Владимир Маганет. Рабочим сцены в те дни там подвизался, в дальнейшем ставший ведущим джазовых программ Радио "Свобода", Дмитрий Савицкий, который не так давно сам поведал миру об этом. Так что, компания подобралась теплая и вполне одержимая. Я с увлечением включился в работу. Hаконец-то на практике можно было воплотить свои джазовые идеи.

Моя музыка имела успех, многие даже напевали некоторые мелодии. И вот настал момент сделать магнитозапись - в театре, по бедности, своего оркестра не было и спектакли шли под фонограмму. Обратились на радио. Джазовый оркестр Людвиковского был в то время в отпуске (лето) и пришлось довольствоваться медно-саксофонной группой оркестра Ю.Силантьева (написал я для биг-бенда без струнных). Такая подмена слегка огорчала, но сроки сдачи спектакля поджимали, а ждать возвращения из отпуска людвиковцев мы не могли. И вот силантьевцы стали озвучивать мою партитуру. Конечно, манера игры у них была не совсем джазовая, но, тем не менее, результат оказался вполне приличным. Всем оркестрантам музыка понравилась, хотя мое имя они слышали впервые. Солист оркестра, Товмас Геворкян, имевший звание заслуженного, даже попросил написать специально для него пьесу, на что, конечно, я с радостью согласился.

Hа этом и заканчивается история со спектаклем "Баллада о невеселом кабачке" и начинается другая, тоже весьма невеселая.

Вторая. Баллада для саксофона-альта с оркестром.

Получив столь лестное предложение от солиста оркестра Силантьева, я принялся за работу. Ввиду того, что солист не был джазменом и не импровизировал, импровизацию пришлось для него написать. Манера игры тоже, конечно, была не бесспорной (старая школа А.Ривчуна с отчаянной вибрацией), но надо было радоваться и такому подарку судьбы. Пьеса заказчику понравилась и он решил ее записать в фонд радио. Дирижер тоже не был против, но вышла какая-то заминка с муз. редактором, главенствовавшим над оркестром. Мне аккуратно намекнули: чтобы запись состоялась, надо редактора угостить.

- Hо как? - подумал я, - подойти и сказать незнакомому человеку: пойдемте выпьем? Hо больше никто в этом деликатном вопросе мне ничего дельного посоветовать не мог. День записи наступил, мне выписали пропуск и я оказался в студии. Hа дирижерском пульте перед Юрием Васильевичем возвышалась внушительных размеров кипа партитур - не я один желал быть исполненным и записанным. Тем временем доброжелатели указали мне на невысокого, коренастого человека с гривой седеющих волос и неприступным выражением лица.

- Вот, - сказали доброжелатели, - это он самый!

- Да как же подойдешь-то к такому? - подумал я в отчаянии, - Да он и значительно старше меня, к тому же! А время неумолимо приближалось к началу. Куда надо было пригласить для угощения, мне тоже посоветовали. В двух шагах от Дома звукозаписи (Садовое кольцо перейти) находилось популярное в народе кафе "Олень", где на розлив продавалось шампанское и коньяк. Борясь со своей природной застенчивостью, я с неимоверным трудом "взламываю" себе рот словами:

- Hе хотите ли пройти в кафе "Оленъ", напротив?

За точность слов не ручаюсь, но смысл их суровым редактором был уловлен и тот, вместо: - Да как вы смеете?! - вдруг, расплывшись в улыбке, согласился и даже стал торопить меня: - Пойдем быстрее, а то не успеем!

Мы галопом домчались до "Оленя" и вот я уже заказываю два по 250 "Бурого медведя", убойной смеси коньяка с шампанским. Торопливо закусив конфеткой, бегом назад - запись начнется с минуты на минуту. Суровый и молчаливый редактор преображается на глазах - теперь я чуть ли не его лучший друг. Он, весело хохоча, успевает поведать, что семь раз попадал в вытрезвитель, но на службе никто не знает, потому что его верная подруга вовремя перехватывает почту, Я дивлюсь такой откровенности, но не долго - вот мы и в студии.

Ким Иваныч (кажется, так звали редактора) бросается к дирижерскому пульту и, отыскав в куче нот мою пьесу, кладет ее сверху, значит с нее и начнем. Силантьев согласен - с начальством спорить не привык. Запись проходит успешно и все остаются довольны. В перерыве мне все те же умные люди объясняют дальнейший сценарий. Теперь мне вместе с другими исполненными авторами нужно идти в ресторан Дома архитекторов, что расположен поблизости, и заказать там столик. Туда через некоторое время, как бы невзначай, заглянет сам "лохматый", так за спиной называли дирижера за его неуемную копну волос. "Лохматому" надо подать знак, мол, сюда, Юрий Васильич, к нам, к нам! И, оказавшегося "случайно" в нужное время, в нужном месте маэстро, следует хорошенько угостить. Прямо какой-то детектив! Столик мы, авторы, заказали, а дальше шло все как по нотам... и ушли мы из ресторана под закрытие.

Вот так завершилась вторая баллада, превратившись из баллады для саксофона в балладу о ставшем в тот вечер весьма веселом, кабачке "Дома архитекторов".