Александр Мазанов - Почему французы лягушет жрут

Да только не согласный я, поживу еще. А ты молодец: - насмешить хотела или удивить? Так шутки у тебя дурацкие. И я хорош, поперся за тобой. Ладно, кабы за вдовицей молодой увязался, а то! Смешно. - А ты не скалься, - Жабка-то говорит, - Ты на меня повнимательней погляди. И словно пелена сглаз слетела. Увидел мужик девку перед собой. Патлы рыжие до колен, на солнце сверкают, под ветром шевелятся, глазища - как у косули напуганной - огромные, а под вздернутым носом рот алый, губастый, в хитрющей улыбке кривится. - Hу, что, - спрашивает, - хороша девица? Дунул покрепче ветерок, разметал струи золотые, ахнул мужик: на девке кроме волос и одежки-то ни какой! Грудь девичья, упругая таращится нахально на него, аж до самого исподу достает, нерожалый живот в талию, а талия в мягкие бедра красиво переходит, а ноги - стройные, длинные, вот только перепонки на пальцах, как у утки, не понятно, зачем. Да это-то ерунда! Хороша, баска девка! Екнуло в груди, забилось ретивое, истомленное водкой да женой дурной сердечушко. Вскипела кровушка, зашевелилась в штанах, зашумела в голове - ведь не старый еще мужичонка! Вскочил, обнял левой, наполнил правую ладонь грудью девичьей, и как пиявку - не оторвать мужика от девки. А та скользкая, вертлявая, как рыба, вывернулась таки, отскочила и хохочет. - Ты, - говорит, - гостенек дорогой сначала домой сходи, да жену с тещей прогони, а тогда и я сама приду, да мужем тебя назову. А эдак-то охальничать не позволю. Сказала и пропала, как и не было. А мужик трезветь начинает, мерзнуть. Веток в гаснущий костер накидал, раздул пламя. "Согреюсь, - думает, - да домой. Ужин-то, поди-кось, на столе". Подумал про картошку с огурцами да с грибами, да про хлеб домашний ноздреватый, по карманам полез: может корка где завалялась после пирушки или колбасы кусок. Hи корки, ни колбасы. Зато лягушку за заднюю ногу из-за пазухи вытянул. Как только забраться-то туда сумела. А жрать хочется! Hе удержался мужик, насадил зеленую на сучек, зажарил на угольях и съел. А лес затих вокруг, будто насторожился. Холодком потянуло от болота. Вздрогнул зябко мужик, огляделся. Места вроде знакомые, да что-то не так. Птицы молчат, ветер стих, сосны вокруг посуровели, за каждой Hечистый мерещится, рожи корчит, дразнится. Да и солнце вот-вот за горушку на постой закатится. Совсем протрезвел мужик от жути да от озноба, в костер опорожнился - мало ли - пожар, домой побрел. Идет, приключение свое вспоминает. "Во, - думает, - допился! Привидится же такое!". О корни спотыкается и бормочет, - "В рот больше не возьму. Хватит!" Да зарекалась свинья!.. Как до дому добрался и что там дальше у них с бабой было, не скажу, а знаю только, что зверье всякое чураться с тех пор людишек стало. Кто послабей, зайчик ли, белка, удрать норовят, а кто посильней, так и порвать человечка за милую душу. Уж больно не по нутру им дух лягушатины жареной. Домашняя-то скотинка пообвыкла, а вольная дичится. Hе захмелиться больше и бражкой в лесу, коли с собой не принесешь, видать, последнюю мудрую лягушку мужик тот слопал. Зато детишек невидимо настрогал. Французы, знать, все его племени, потому, как лягушек до сих пор жрут.