Алекс Мустейкис - Experimentum Crucis

.. сынок мой..." Потом они вышли из вокзала, шли по переходной дорожке над ревущей, мигающей тысячами огней автомагистралью, он держал маму за руку, в его душе звучала музыка удивительного тепла и спокойствия, а в голове неслась странная круговерть воспоминаний. Какая-то незнакомая темная комната, еле освещенная потрескивающей лучиной, зажатой в страшном, похожем на большого железного паука устройстве, сырые стены, маленькое окошко, в которое ничего не увидишь, еще один тлеющий огонек слева вверху, перед странными картинками в поблескивающей оправе, выползающая сбоку громада печи, еле различимая в полутьме. Мать сидит на потемневшей от времени и копоти лавке, он, почему-то девочка, совсем маленькая, держит ее за подол, они вместе смотрят на приоткрывающуюся дверь, где в клубах пара и холода возникает что-то мохнатое, шевелящееся, и это что-то сбрасывает тулуп, пахнущий морозом и лошадью, садится на противоположную лавку, положив громадные кулаки на стол, сверкая из-под лохматых бровей белками глаз, и говорит басом: "Ну что, мать, жрать сготовила?"

Потом какой-то неуловимый переход, и они все вместе -- он, отец и мать -- на берегу реки. Зеленый луг высоким -- выше роста отца -- обрывом переходит к небольшому пляжу. Они располагаются на траве, там, где обрыва почти нет, но ему хочется взобраться на самый верх, подойти к самом краю и смотреть вдаль, -- за рекой до самого горизонта тянутся зеленые пушистые поля, разделенные кое-где гребнями лесополос. А если повернуться назад, то видны опять поля, но на самом пределе видимости, у горизонта, подернутые синим дымком, виднеются трубы и шары химического завода, чуть левее -- девятиэтажки города. Они играют втроем в мяч, и он часто выигрывает, потом купаются, загорают, снова играют... Он сидит на самом краю обрыва, свесив ноги, только потому, что это ему не разрешают, и видит в чистом, голубом, бездонном небе плывущую точку. Он еще успевает подумать -- что это, птица или самолет, -- как точка вырастает, превращаясь в нечто, и это нечто с крылатой стремительностью, пышущее пламенем, в злобном металлическом оскале проносится над ним. Воздушный вихрь сбрасывает его с обрыва на пляж, и почти сразу все вспыхивает. Зеленые поля, гребешки лесополос -- все заливает нестерпимо яркий, нечеловеческий свет, в котором деревья сгорают, как спички, потом земля вздрагивает и падает на него сверху. И все дальнейшее, словно испугавшись жуткого зрелища, видится непонятными отрывками, вот он выбирается из-под обвалившегося обрыва, плачет, зовет маму, стараясь не взглянуть туда, куда смотреть ни в коем случае нельзя, вот в багрово-черном небе беззвучно возникает вертолет, и вот он уже смотрит из иллюминатора на дымящиеся развалины, на то, что недавно было городом и заводом, -- и все опять уходит в черную глубь, где нет ни крупицы света, ни малейшего звука.

Мартин всплыл из темноты собой -- сорока двух лет, холост, не имеющий, не привлекавшийся и так далее. Он лежал на кровати, в своей маленькой комнатушке, отделенной от соседей лишь двумя тонкими фанерными перегородками, -- долго лежал, замечая только, как отчаянно колотится сердце и медленно высыхает выступивший на лице холодный пот. Потом до его сознания начали доходить другие звуки -- хлопанье дверей, звон посуды, ругань старух на общей кухне, неопределенный уличный шум. Дореволюционный будильник с треснувшим пополам стеклом мерно тикал на тумбочке темного дерева, и его тиканье органично вплеталось в симфонию звуков коммунальной квартиры, более того -создавало ощущение ритма и осмысленности всей окружающей жизни. Мартину нужно было идти в контору, где он, надев черные нарукавники и пенсне, целыми днями перекладывал на своем столе с места на место бумаги, о содержании которых не имел и понятия. Но у него еще было время просто полежать и посмотреть в покрытый сетью трещин потолок. Он лежал и вспоминал свою жизнь -тихую жизнь добропорядочного человека, который не гнался и не погонится ни за чем необычайным, который всегда предпочитал синицу в руках, которого больше всего на свете страшили перемены -- из-за необходимости решать что-то самому. И думалось Мартину, что часто таких людей жизнь крутит и бросает, как попало, особенно в подобные бурные исторические периоды, а эти люди, как несомые ветром семена клена, пытаются хоть на миг остаться на месте, пустить корни и ловить крохотные лучики света, довольствуясь малым и не претендуя на большее. Но ветер перемен вновь срывает их с места, обрывает корни и листья, забрасывает неизвестно куда -- за границу, в иные пространства, но и там они умудряются прижиться и создать вокруг себя тихую атмосферу затхлого постоянства... Ведь Мартину повезло -- вихри революции и гражданской войны практически обошли его стороной, и он жил такой же серой, размеренной жизнью, что и раньше.

Мартин надел черные нарукавники с красивой красной эмблемой и сел за стол. Предстоял еще один день имитации трудовой деятельности, чем Мартин и занимался всю свою сознательную жизнь. В школе он имитировал учебу, пользуясь как шпаргалками, так и высоким положением своего отца, потом быстро нашел себе тихое местечко, где вся работа сводилась к нахождению грамматических ошибок в каких-то бумагах. Сперва он действительно пытался это делать, и, увидев на листе слово "дискриминация", честно исправлял его, но потом разочаровался и начал просто перекладывать листы с одного места на другое. После революции он стал консультантом по делам изобретательства, и занимался он там тем же.

-- Иван Петрович, вам еще одно заявление, -- сказала сидящая за соседним столом машинистка и протянула лист бумаги. Мартин взял его, поднял сукно, покрывавшее стол, и хотел уже отправить лист туда, где уже скопился трехдюймовый слой подобных заявлений, но потом передумал и рискнул прочитать. Трудно сказать, что привело его к такому решению -- то ли сон, в котором его лупил розгами отец, то ли весеннее солнце, так весело освещавшее лист, только Мартин нацепил пенсне и принялся читать.

Заявление!

Я, изобретатель второй категории Нихтанор Ферштейнов, заяв

ляю, что изобрел вечный двигатель третьего рода. Принцип

действия основан на втором законе термодинамики, уравнении

Гейзенберга и теории вакуумного коллапса. Основная труд

ность заключается в получении малогабаритной вращающейся

бархатно-черной дыры, но способ получения приведен в [13].

Движущимся элементом конструкции является четырехмерный ма

ховик, разгоняемый частицами Лесажа [27] в неравномерном

гравитационном поле [68]. Опасность использования, крепко

заключенная в реализации виртуальных лептонов и барионов

[56] в условиях сильной кривизны моллюска отсчета [80] све

Читать дальше