разные - Эпоха катастроф

«Чернобыль — травянистое растение, один из видов рода полынь».

«Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде «полынь»; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки».

Двадцать шесть лет назад произошла Чернобыльская техногенная катастрофа. 26 апреля 1986 года навсегда останется мрачной страницей в истории Восточной Европы. Нет нужды рассказывать о том, что именно произошло на самой Чернобыльской атомной электростанции (ЧАЭС). Об этом написаны тома расследований, исследований и воспоминаний. Я хочу рассказать о том, как воспринималась катастрофа и что происходило в первые дни и недели после нее в Киеве. Ведь от столицы Украины до города Припять, возле которого и произошла авария, рукой подать, что называется.

Сначала, уже 27 апреля, по городу поползли невероятные слухи о взрыве на ЧАЭС. Как такой взрыв мог произойти — никто объяснить не смог, и даже мои знакомые инженеры и физики посмеивались: мол, бабьи это все россказни о том, что «от солнца оторвался кусок и летит на Землю». Но, как оказалось, в советской стране и невозможное бывает возможным: на станции действительно случился взрыв.

Понемногу до людей доходила страшная правда о произошедшем. Мой друг, художник, оказался тем первым для меня очевидцем, который рассказал об аварии. Чудесные места для отдыха и рыбалки на реке Припять были давно любимы им — там художник отдыхал и черпал вдохновение для работы. Раннее утро 27 апреля 1986 года поразило его необыкновенными красками рассвета: багряными, красными, насыщенно розовыми… Разве мог живописец подумать, что это зарево от горящей ЧАЭС? Он признавался мне потом, что подобных цветосочетаний в жизни нигде и никогда не видел. Однако уже к полудню «вражеские голоса» в его радиоприемнике рассказывали о радиационной катастрофе где-то в районе украинского города Припять. Встревоженный, он с друзьями, свернув рыбачью палатку, через несколько часов добрался до речной пристани возле города, от которой ходили «Метеоры» на подводных крыльях и простые прогулочные корабли до Киева.

Компанию поразила странная картина: несколько кораблей стояли возле причала; суетились милиция и военные; а на эти корабли длинной вереницей шли, чтобы куда-то плыть, женщины, большинство из которых были беременными… Эвакуация! Стало понятно, что произошло нечто необычайное…

Тем временем в Киеве общая нервозность усиливалась. Наиболее дальновидные спешно уезжали из города, отправляли в другие области или в Россию своих детей. Мы же, тогда совсем молодые люди, и не думали беспокоиться. Первого мая, запасшись вином и мясом для шашлыка, наша ватага отправилась в один из киевских парков, в дальний его уголок, на маевку. А на Крещатике тем временем проходил печально известный парад, посвященный Первомаю, организованный преступным руководством УССР… Согнанные «радостные» демонстранты уже получали там свои дозы облучения…

Мой отец, бывший в курсе происходящего, останавливал меня, просил не ходить на природу, а хотя бы сидеть дома с наглухо закрытыми окнами, как это уже делали многие и многие киевляне. Но кто же остановит бесшабашную молодость? Тогда отец дал мне с собой дозиметр, который по блату достал ему весьма осведомленный во всем друг-военный, и попросил следить за радиационным фоном.

В середине дня облачность увеличилась, ветер переменился, задул с севера, из района катастрофы, и стал заметно сильнее. Я, словно предчувствуя нехорошее, наконец-то воспользовался дозиметром. Мы с ребятами ахнули — радиационный фон рос буквально на глазах. Покинув пригорок, на котором так хорошо сиделось, все разбрелись по домам.

…За несколько дней город заметно опустел — в нем практически не было детей, заметно уменьшилось количество женщин. Всеми правдами и неправдами народ уходил в отпуска, брал больничные и покидал родной милый город, который вдруг стал опасен.

Масштабы катастрофы оказались ужаснее, чем можно было предположить. Все боялись радиации, и это было не фобией, возникшей на ровном месте.

В один из дней я глянул на свои любимые замшевые туфли, в которых ходил все эти дни — дни начала мира после Чернобыля. Приложил к ним дозиметр. Посмотрев на его показания, я немедленно отнес туфли на мусорку — носить их было уже опасно для здоровья. Они вобрали много радиационной пыли…

По улицам же ездили раз-два в день поливальные машины, которые каким-то специальным составом старались смыть эту вездесущую пыль. Да разве помоешь весь город?

Созревающие фрукты в городских садах, мелкие абрикосы и яблоки, которые еще зелеными так любили обрывать мальчишки, висели теперь ненужными и опасными…

Люди пили йод — капля на стакан воды, считая, что так можно поставить барьер в организме перед радиоактивным изотопом йода, которого было много в воздухе… Показывали друг другу то место из Апокалипсиса, где шла речь о «звезде полынь», и ужасались, ожидая следующих напророченных катастроф…

Тем временем появилось еще одно «универсальное средство от радиации» — красное вино. В первые дни после катастрофы его раскупали со страшной скоростью, но потом, предвидя дефицит, вино начали завозить в Киев в неимоверных количествах — целыми автомобилями-цистернами. Разливное, оно было заметно дешевле, чем бутылочное. Одна из таких огромных цистерн с молдавским красным вином стояла, чтобы не мозолить глаза, во дворе Института зоологии, в самом центре города. Конечно, его местонахождение являлось «тайной», о которой просто обязаны были знать все. И киевляне тянулись со всякими мыслимыми и немыслимыми посудинами к этой и подобным цистернам, набирая вино литрами. В садах и скверах народ пил «радиопротектор», делился им со случайными прохожими, соседними компаниями… Странная эйфория, замешанная на опьянении, постоянном чувстве опасности и страха перед будущим — своим, своих родных и близких, своего города — охватывала всех.