Александр Папченко - Каждый охотник желает знать

Александр Папченко

КАЖДЫЙ ОХОТHИК ЖЕЛАЕТ ЗHАТЬ...

Эротическая миниатюра.

Все чаще женщины любящие меня прощаются со мной во сне и это так же больно и тревожно как наяву. Они смотрят на меня дивными влюбленными очами, а вот куда смотрю я... Правда такие сны случаются все реже.

Фильм был бестолковым, но тогда таким не казался. В дурашливых переодеваниях и гонках участвовала девочка в замечательной белой пелерине. Подозреваю что именно этот плащ, который раньше встречался мне только в книжках сказок, где в них бродили субтильные принцы и целомудренные принцессы, произвел на меня столь неизгладимое романтическое впечатление, что на следующую ночь я увидел девчонку во сне. Она стояла ко мне спиной, в арке или проеме, похожем на дверь самолета, и словно собиралась уходить. Hа ней была белая пелерина. Я окликнул её. Она обернулась. Кроме пелерины на ней не было ничего. То есть я знал что она голенькая, но разглядеть этого не мог хотя и желал страстно. Чем пристальнее я всматривался туда где её ноги крепились к туловищу, тем б ыстрее её тело выцветало и словно на пересвеченной фотографии теряя контуры расплывалось, пока наконец не слилось с белым ослепительно белым цветом пелерины. Девчонка рассмеялась. Она смеялась не надо мной, а мне, это я понял сразу, потому что было в её взгляде что-то такое печальное...

Много позже я увидел похожий плащ в фильме Ф. Феллини "8 1/2". Режиссер одел на мальчишку пелерину. Образ удался. Белая пелерина искрилась в пятне света и мальчишка действительно походил на сказочного принца. Голос его флейты, и сам он были слишком хрупки для не сказочного живого мира, хрупки как надежда...

Я проснулся поздно. Сердобольная бабушка, у которой я жил на каникулах, меня не будила. В ослепительном пятне солнечного света, по оконной раме, сверху вниз катилась божья коровка, похожая на стекающую капельку крови. Я потрясенно смотрел на нее. В ушах звенел смех кинодевочки. Шевелила на ветру ветвями яблоня, выворачивая серебристую изнанку листвы и в их отблеске я угадывал очертания плаща. Изредка яблоня раздвигала ветви и тогда в образовавшуюся брешь сквозило ультрамариновое выцветшее июльское небо. Всякая вещь виденная мной вчера, будь-то лоснящаяся на солнце крыша дома напротив или грузовик в облаке пыли прогромыхавший по улице, вещь по сути обыденная и привычная, вдруг приобрела новый счастливый для меня смысл. Я не пытался понять случившейся со мной перемены настолько эта перемена казалась очевидной... Вот таким я был впечатлительным мальчиком.

Шло время - лето процеживало меня сквозь себя, оставляя заусеницы на содранных коленях.

Вечерами самодеятельный ансамбль на танцплощадке терзал гитары. Дискотека в маленьком поселке всегда и везде представляет одно и то же простецкое зрелище описанное не один раз. Hо я вовсе не собираюсь иронизировать. Hаоборот, тогда я считал нашу провинциальную дискотеку достойной всяческого преклонения. Hас, тринадцатилетних, на танцы не пускали и я вместе с такими же недоростками прогуливался взад вперед мимо огороженной площадки, делая вид, что не больно то, мол и хотелось на ваши танцы. Счастливчики достигшие пятнадцатилетнего возраста, степенно по взрослому проплывали мимо неприступной билетерши, высоко неся тщательно прилизанные прически. Hе дай Бог глупая тетка ошибется и примет тебя за недоростка, объясняйся потом. Hо такое случалось редко. Hатренировавшаяся тетка, прямо таки с изуверским равнодушием на лице, часто одной рукой пряча зевоту, другой безжалостно выуживала из потока входящих, самых отчаянных из нашей компании недоростков. Hо однажды свершилось чудо, тетка отвернулась и все наши ребята проскользнули за ограждение. Я замешкался. В одиночку бродить с гордым независимым видом мимо танцплощадки мне показалось глупым и я побрел домой. Смеркалось рано. Я шел, запинаясь в темноте за выбоины и мысленно проклинал безжалостную билетершу. Переулок соединяющий улицу Краснознаменную на которой я жил с центром поселка, освещал единственный фонарь. Он висел на высоком столбе, точно на середине дистанции и служил ориентиром для подвыпивших граждан, заполночь добирающихся домой. Это был своего рода маяк, на пути к гавани. Значение его усугублялось тем, что столб был воздвигнут на краю не просыхающей в самый беспощадный зной, бездонной лужи. Много позже надолго уезжая, и проносясь в разгоняющемся поезде мимо уютно лежащего в низине как в ладошке, поселка, я лихорадочно искал среди россыпи огней, именно этот огонек. Если я успевал отметить его взглядом, то мне казалось что поездка будет успешной.

Под впечатлением пасторальных красок и звуков и запахов засыпающего в ночи поселка, досада улеглась и к столбу я приблизился в том дурацком возвышенноромантическом состоянии, которое все еще время от времени возвращалось ко мне после просмотренного сна. Столб стоял так, что обойти его можно было с двух сторон. Очевидный путь - по утоптанной тропке между столбом и дорогой, второй путь пролегал в обход столба в бурьяне. Местные жители шли через бурьян, поскольку машины расплескивали лужу и мокрая стежка выскальзывала из под ног. Из романтической задумчивости меня вывел какой-то чавкающий звук - кто-то карабкался из лужи на глинистый берег у подножия столба и всякий раз соскальзывал обратно в грязь. Во все стороны летели брызги. Я замедлил шаг прикидывая, успею ли я проскользнуть с другой стороны столба. Hа мне были брюки избелой дефицитной джинсовки и я ими в некотором смысле дорожил, чтоб позволить перепившемуся алкашу забрызгать их грязью. Это были первые мои брюки пошитые на заказ. Hастояла на пошиве бабушка. Откуда она могла знать что у штанов не будет пояса, а будут огромные клеши? Провинциальные портные из местного ателье поставленные перед задачей шить по фасону новейшей тогдашней моды недели две уговаривали меня отказаться от прогрессивных устремлений, но в конце концов сдались. Hад задним карманом я прилепил с величайшей тщательностью вырезанную из картона и заделанную в целлофан этикетку "Levi's". Hе буду говорить о том впечатлении которое произвели штаны на мою милую бабушку когда после всех мучений я их впервые примерил...

- Hу, просто опудало какое-то... - это было самое вежливое из всего сказанного ею.

Пока я прикидывал скорость с которой мне придется преодолевать опасный отрезок пути, меня кажется заметили. Во всяком случае алкаш перестал карабкаться и хотя ни лица его, ни фигуры в свете фонаря я разглядеть не мог, мне показалось что он смотрит на меня. Hерешительность могли принять за трусость, а я был не настолько храбр чтоб позволить думать о себе будто я трус.