Александр Лаврин - Знаменитые убийцы и жертвы

Каждый год находили несколько трупов с характерным почерком преступления. Члены оперативной группы даже ездили советоваться к такому же маньяку-убийце Анатолию Сливко [26] Сам Сливко до ареста работал в туристическом клубе и, подобно многим другим маньякам, был прекрасным семьянином, имел детей. Начальство высоко ценило его как педагога, он делал доклады на разных районных и областных семинарах по обмену опытом. Однако наступил момент, когда сексуальные отклонения привели Сливко к страшным поступкам: он стал предлагать мальчикам из туристического клуба принять участие в испытании на выносливость, причем за деньги (25 рублей). В пустынном месте, по указанию Сливко, мальчики надевали пионерскую форму, после чего педагог душил их, подвешивал за ноги и т.д., одновременно снимая это фотоаппаратом или кинокамерой (позже — видеокамерой). Около 30 детей отделались моральными и физическими травмами, а семеро погибли, пока Сливко не разоблачили. , ожидавшему смертной казни в Ставропольской тюрьме. Смертник оказался разговорчивым.

— Во-первых, — убеждал он, — здесь нужно искать не одного, а нескольких убийц: один на такое не способен. Во-вторых, ищите того, у кого есть какой-то возбуждающий образ.

Для самого Сливко «возбуждающим образом» служили мальчики в белых рубашках. Но и советы этого маньяка следствию не помогли. А помогла случайность.

В 1990 году — шесть убийств. Последнее преступление Андрей Чикатило совершил 6 октября недалеко от станции Лесхоз. 13 октября здесь обнаружили труп убитой женщины. При опросе возможных свидетелей выяснилось, что сержант милиции Игорь Рыбаков 7 октября обратил внимание на сутулого, невзрачного мужчину с портфелем, бредущего к станции, и проверил у него документы. Документы были в порядке. Фамилию сержант не запомнил, говорил только, что она необычная и на букву Ч. Отыскали Чикатило быстро. Сразу брать не стали — а вдруг ошибка? Арестовали, когда убедились, что он активно интересуется мальчиками. Довольно скоро преступник сознался в 35 убийствах (хотя их было намного больше). Свои показания он начал с того, что назвал место, где закопал одну из жертв.

Близкие Андрея Чикатило (жена и двое уже взрослых детей), узнав о его аресте, долго не могли поверить, что он жестокий убийца. «Ведь он был таким мягким, добрым и отзывчивым!» Никогда не матерился и не любил, когда при нем матерились другие. Впрочем, бывшие сослуживцы преступника свидетельствовали о его тяжелом, неуживчивом характере, необщительности, лени. Единственное, в чем он всегда проявлял активность, — так это в сочинении жалоб высокому начальству, где заявлял, что на службе его не ценят и не дают развернуться.

Во время суда Чикатило то молчал, то имитировал сумасшествие. Одно время он принялся писать мемуары, но затем бросил.

Суд приговорил Чикатило к расстрелу. Сидя в камере смертников, убийца вновь обратился к эпистолярному жанру и сочинил нечто вроде «последнего слова» перед казнью. Трудно однозначно сказать, кто писал это — симулянт или действительно сумасшедший человек. Приведем послание маньяка как есть и без сокращений.

«Меня обвиняют, что я сорвал суд, что я затянул процесс. Это с больной головы на здоровую. Находясь в клетке-карцере, я мог сорвать и затянуть при одном-единственном условии — остановить свое сердце, больное аритмией, — если бы я был йога. А других путей нет — судья не дал мне веревки и кормит меня насильно, несмотря на объявленные мной голодовки. Я просил постоянно помочь мне заглушить головные боли, у меня черепное давление в затылке и висках, вызвать мне психиатра из психбольницы, где я лечился, чтобы дал мне укол, успокаивающий навсегда. Свидетель майор Таршин рассказал, где я лечился в психбольнице. Свидетель майор Евсеев сказал о моих сексуально-психических заболеваниях. Вы устроили судилище- насмешку над больным человеком-инвалидом и злорадствуете.

Судья сделал все, чтобы сорвать суд и затянуть процесс. Не запросил мои документы и врачей из психбольницы, несмотря на требования адвоката. Не вызвал свидетелей — из 400 только 100 явились, а от защиты не разрешил ни одного свидетеля. Судья старательно опекал лжесвидетелей, предварительно загоняя меня в карцер, боялся разоблачения, чтобы я не сказал правду, и вообще не выводил меня из карцера в суд, несмотря на требования адвоката показать меня лжесвидетелям. Меня блокировали, оторвали от руководства моей партии, от партизанского штаба...

Меня дрессировали, как артиста-обезьяну, перед аудио- и видеозаписями, перед опознанием по фото, диктовали мои якобы "собственноручные записи". Понятые могут сделать великую сенсацию, рассказать, как мои карманы перед выездами заполняли схемами, описаниями, репетировали каждую запись. Историю трупа на Шахтинском кладбище могут раскрыть люди, которые ухаживают за соседними могилами. Есть много чудовищных, несовместимых по времени и фактам эпизодов. Поэтому судья быстрей затирает эти дела, боится разоблачения, стремится быстрее убить маньяка-одиночку.

У меня не хватило мудрости. Надо было смириться с участью несчастного, униженного ягненка, импотента-инвалида. Таков мой рок, моя судьба — от порчи, от сглаза, от злых людей, от человеконенавистнической системы геноцида народов. Надо было еще усерднее молиться и изучать наследие Сергия Радонежского, Марины Цветаевой, а я был заражен — изучал 55 томов Ленина.

Маша Распутина поет: "Отпустите меня в Гималаи, а не то я завою, залаю и кого-нибудь съем". Меня травили, морили голодом, холодом, облучали, пытали, казнили, унижали, издевались — в результате этого преследования я не выдержал и обосрался, и теперь меня же за это выставили на посмешище и поругание. Писатель Агата Кристи предлагает злодеев-маньяков ссылать на дикие, необитаемые острова. Я прошу сослать меня, как Наполеона, погубившего миллионы жизней, на остров — необитаемую вулканическую скалу Северо-Курильской гряды или к тиграм Уссурийской тайги. На диком островке я буду питаться мхом и божьей росой, как в детстве питался крапивой и другими бурьянами и выжил в голодуху, которую организовали большевики. А нашу пшеницу гнали по Мировому океану папуасам для торжества всемирного большевистского рабства.

И, может быть, со мной на остров поедет моя многострадальная подруга, жена Фенечка, она возьмет юридическую ответственность за меня, чтоб я не бросился в океанские волны. Разлучила нас с Фенечкой злая стихия строек Коммунизма — вечные командировки, изгнала мафия ассирийская меня с работы, с жилья, замуровали мою чистую белую украинскую хату галюшниками, лишили меня солнца и воздуха, что дается нам от Бога, истоптали-порвали выращенные мной цветы жизни, и жизнь мою загубили — загнали меня в психушку и в тюрьму. И в результате — неуправляемые всемирные катаклизмы, и некому вывести заблудшую планету из тупика. Колесо истории — в моих руках, а историю никому и никогда не повернуть вспять».