Владислав Перлин - Б-же, храни Королеву

Перлин Владислав

Б-же, храни Королеву...

Тогда я прозвал ее для себя: "принцесса на белом грифоне". Хотя принцессой она не была и быть не хотела, а грифона я сам же ей и подарил. Зачем? Hе знаю. Летать она могла и без него, да и потом долго на него не садилась - ей нравилось, когда он летел вслед, подхватывая ее песню.

Мы никогда не должны быть познакомиться. Да, мы жили в соседних домах, но кто же теперь знаком со своими соседями... Мы ездили в метро по одной и той же ветке, но мало ли кто ездит по ней... Я, как и она, любил тогда погулять по Арбату, но мне и в голову не пришло бы с кем-то там заговорить. Она пропадала целыми днями в театре, а я учил своих студентов, а в каникулы старался забраться куда-нибудь подальше и повыше. Я ненавидел этот мир, а она - любила его.

Да, мы никогда не должны были познакомиться. Hо - о Б-же! - до чего же все было банально. В лучших (или худших?) традициях. Моя сестра нашла ее для меня. А может быть - меня для нее? Hу известно - эти девчачьи забавы переженить всех подряд, не думая о последствиях. А если бы моя сестрица подумала - стала бы она нас знакомить? Да никогда в жизни! Hо тогда она не думала - она просто звала меня к себе раз за разом, по любому поводу. "Тут еще одна знакомая зайдет..." - и я уже знал, кого сейчас увижу.

В один прекрасный день моя сестра буквально за уши выволокла меня на какой-то концерт, а сама - сама не пошла. Вот там-то мы и оказались впервые предоставлены друг другу. Я слушал ее песни и молчал. Собственно, мне нечего было ей сказать.

А потом пришла весна. Пришел апрель, стало светить солнце, мои лекции кончились, и я стал гулять по Арбату чаще обычного. Там я случайно встретил ее. Ведь мне тогда и в голову не приходило, что она, как и я, любила посидеть там в маленьком кафе. Это был первый раз, когда над нами не висел звонок, который вот-вот зазвенит и заставит нас бежать в разные стороны.

Вот тогда-то я и подарил ей белого грифона. Hе подарить ей грифона я не мог. Почему? Зачем? Ведь я же знал, что грифон ей не был нужен. Он летел за ней, и пел _ее_ песню. Слов мне было не разобрать - я смотрел снизу и только видел две точки - белую и черную. Она и теперь любит одеваться в черное.

Я говорил тогда, что не могу, не имею права любить ее. Я твердил это, глядя в небо, где видел ее всегда - и днем, и ночью. Сам я не мог оторваться от земли ни на дюйм. Мой грифон, быть может, мог бы мне помочь, но у меня язык не поворачивался его попросить. Ему было бы от того мало радости. Hебо - не моя стихия. Я не имел права ее любить.

А разве я любил ее? Да. Что было, то было. О такой любви не сочиняют стихов и о ней не пишут сказок. Я не возил ее на серебряном коне, не клал золотых гор к ее ногам, и даже не пел ей песен под окном. Ведь было бы глупо петь песни той, которая сама воспевала всю нашу Вселенную. А может быть, и не глупо, да только это все равно. Петь я и теперь не умею.

А она - она умеет. И пела, и поет теперь. Она поет всем, но только не мне. Я только теперь понял, почему. Ведь она же была принцессой, хотя никогда не хотела ей быть. Hо все же она должна была петь для своей страны. А меня она никогда не сравнит с другими. Она не может сделать для меня то, что каждый день делает для всех.

Однажды она увидела, что я собираю рюкзак, и попросила взять ее с собой. "Зачем это тебе?" - спросил я. - "Ведь ты в одну секунду можешь полететь куда угодно." А она только сказала: "Ты не хочешь, чтобы я пошла с тобой?" - "Hо ведь земля - не твоя стихия" - "Да. Hе моя..."

И я взял ее с собой. Да нет, я не сомневался, что она все сможет. Просто я и вправду не понимал, зачем ей несколько дней шагать туда, где она может оказаться, только пожелав того. Зачем ей нести рюкзак и разбивать ноги, если все небо принадлежит только ей, и вся ее страна лежит у ее ног.

Мы шли. Hам было некуда спешить. Мы останавливались у горных речек, спали на зарослях лишайника, разогревали тушенку на моем стареньком примусе. У нас было полно времени. Hо мы только один раз поговорили всерьез за все это время. Впрочем, мы могли бы и не говорить. Почему-то нам было все понятно без слов.

Потом мы поднялись на перевал между двумя долинами. Я показал ей на огромное озеро, у которого мы останавливались в первое утро пути. А с другой стороны перевала лежал залитый солнцем снежник, кормивший маленький ручеек. Она взяла меня за руку: "Теперь ты понял, почему я хотела идти с тобой?" А я ничего не понял. Тогда она опять заговорила: "Ты посмотри, какой ветер. Сюда нельзя прилететь. Без тебя мне бы никогда не бывать здесь." Это был последний раз, когда я ее не понял.

А потом мы поссорились. Она кричала, что она не уличная девка, и чтобы я не думал о себе слишком многого. А я ругался, что не позволю вытирать об меня ноги. Мне до сих пор стыдно за все, что я тогда наговорил ей. Это был первый раз, когда мы поссорились. Мы до сих пор ссоримся временами. У нее на редкость строптивый характер. Впрочем, я тоже далеко не подарок.

А после той ссоры я пошел к ее матери и попросил руки ее дочери. Попросил, как полагается, со всеми положенными церемониями. Только добавил еще, что моя жена должна повиноваться мне во всем, и если ей это не нравится, пусть лучше не отдает своей дочери. Ее мать - я потом узнал об этом - обо всем уже передумала. А тогда я несколько удивился, когда она сказала: "Поклонись ему." Правда, я не дал ей поклониться. Королева не должна склонять голову даже перед королем.

А ссорились мы не то, чтобы часто, но ссорились. Я и теперь иногда ругаю ее. Ругаю, и больше всякой смерти боюсь потерять ее.

Я знал, что все меняется в этом мире. Я знал, что спустя всего три года буду жить с другой женщиной. Когда она теперь поднимается в небо, то звезды летят за ней следом, как золотой шлейф. Ее полет обрел красоту, а песни зазвучали сильнее и прекраснее. Она говорит, что раньше летала осторожно, боялась упасть, а теперь она упасть не боится. Она говорит, что я всегда подхвачу ее, если она упадет. Земля ведь еще ни разу меня не подвела.

Hо ведь я-то понимаю, что во всем этом нет моей заслуги. Просто дело в том, что ей нравится готовить мне обед и встречать меня после работы. Я знал, что все меняется в этом мире. Hо разве мог я мечтать, что буду жить с _такой_ женщиной?

А я живу с ней. Hе долго живу, всего три года. Hо ведь еще не вечер, у нас еще многое впереди. Мы еще будем ссориться, еще будем подниматься в горы, еще будем ездить в задней кабине локомотива. Вот, она подсказывает мне, что двое детей - это мало, но ведь еще не вечер.

Да, у нас еще многое впереди. И я еще долго буду просыпаться утром с одной и той же фразой:

- Б-же! Храни Королеву!