Тайэрэ - Не поверивший никому

Шел в кузницы - и работал; он не был особо умелым кузнецом - меч был привычнее его рукам, но это было единственное, что он умел помимо ремесла воина. Его помощи спокойно радовались, помогали и ему, отвечали на вопросы, легко посвящали в тайны, что у него в племени передавались от отца к сыну в глубокой тайне.

Девушки ему улыбались, дети иногда задавали вопросы - о быте Трех племен, об истории их. Его никто не выделял - а ему почему-то казалось, что на нем позорное рубище и кандалы, и лицо обезображено уродством, и каждый смотрит на него с отвращением и ненавистью.

Он делал зарубки на спинке кровати - отмечал месяцы. Их было слишком мало - столько лет еще впереди, и он стискивал зубы, чтобы не застонать. Он не вспоминал о своих родных, загонял воспоминания вглубь - боялся дать Врагу еще одну карту в руки, еще один повод слепить наваждение. Знал - что в любой момент поднимись на башню, пожелай узнать, и узнаешь. Но _этими_ глазами видеть он ничего не хотел - лучше уж мрак неизвестности...

На седьмой год в его жизнь вошла женщина - дочь Наместника, и он с трудом давил в себе мысли о том, что она на самом деле - нелюдь, кровожадный монстр, и двое рожденных детей-погодков, сыновья - вызывали в нем то родительскую любовь, то страх. И все высекал, высекал зарубки - и все так же мечтал встретиться с ПрОклятым еще раз. Время шло мимо - а он не менялся. Подруга - женой она быть не хотела, ничуть не сомневаясь, что он уйдет едва минет срок клятвы - не стремилась влезть ему в душу; она была горстью огня и теплом угольев, могла согреть бы кого угодно огнем своей души - но относилась к нему слишком хорошо, чтобы проявлять насилие. Он не говорил ни ласковых слов, ни признаний в любви - просто ночами иногда тесно прижимался к ней, стискивал игрушечно-тонкие запястья и замирал, на минуту уверяясь, что это не наваждение, а счастливая истина. Но наступало утро, и убивало эту веру.

И в день, когда истекал срок действия клятвы, двадцать четыре ступени впервые за десять лет - и второй раз в его жизни - привели его в покои Владыки Тьмы. Все было так, как тогда - черный трон, монолитно вырастающий из самой плоти в башне, человек на троне - высокий, темноволосый, в черной одежде, такой же, как у самого Хурина, с столь же бледным лицом и неуловимыми его собственными чертами - но ледяными, нечеловеческими. На лбу - венец вороненого железа, а в нем сияющий всеми оттенками света шарообразный камень - заветный Сильмарилл. ПрОклятый сидел, опустив глаза на собственные руки, туго затянутые в черные перчатки и сложенные на коленях. Хурин замер у входа - и вздрогнул всем телом, поняв, что дверной проем за его спиной тихо превратился в монолитный камень.

Владыка Тьмы поднял глаза - словно ударил двумя зазубренными клинками. Взгляд давил, словно многопудовые слитки железа, что вдруг легли ему на плечи - и он забыл все свои слова ненависти и проклятья, и ему осталось только борьба за каждый вздох пред ненавидящими - так ему казалось - очами Врага. А холодная чужая рука безжалостно ковырялась в его внутренностях, ворошила мысли и воспоминания.

- Итак, ты уходишь, - ледяной, отвратительно жесткий голос, словно град, рассекающий лицо.

- Да... - и каждый звук дается тяжелее, чем удар молотом.

- Хорошо. Ты свободен. В дорогу можешь взять все, что нужно - и все, что считаешь здесь своим.

- ... - Хурин хотел что-то произнести, но ледяная невидимая ладонь закрыла ему рот.

Неведомая сила вытолкнула его прочь за проем расступившейся каменной стены. А стена - сомкнулась вновь, и вот тут-то бессилие его отпустило. Он ударил кулаком в стену, и крикнул в нее:

- Раб Валар, тюремная крыса Мандоса, отродье мрака, Черный Враг Мира, проклинаю тебя, проклинаю, проклинаю!!! Да не будет тебе покоя нигде, да найдет тебя мое проклятие! за то, что ты сделал со мной, за то, что ты сделал с другими - да настигнет тебя кара Валар, подлый раб!...

А стена - так и осталась стеной, не расступилась, и страшная кара не настигла его. И он понял, как нелеп - бьющий кулаками в каменную стену, кричащий какие-то пустые слова, бессильные, как его руки, что пытались пробить камень.

В твердыне Ангбанд было много пленных, и до, и после Хурина, и многих из них постигала и более странная или страшная участь - но лучше всех люди Трех племен запомнили его, Хурина Талиона, что видел глазами Врага, и слышал ушами Врага, и содрогались они при мысли о его судьбе... Ибо нет на свете ничего страшнее, чем возможность ощутить и разделить всю боль земли - если только ты не выбрал этого добровольно.