Наталья Васильева - Черная хроника Арды

И был он встречен тем, кого называл он Посланником в том же темном зале. И тяжело было ему -- он считал, что не сумел сделать ничто из того, что мог бы.

-- Я не оправдал твоих надежд, Посланник. Все силы мои ушли на войну, и не стал я ни просветителем, ни учителем, как ты ожидал.

-- Ты сделал больше. Ты стал защитником. Отныне ты будешь так зваться, и это -- твой путь.

И был он облачен в черные одежды, и стал одним их Девяти. И навечно осталась у него красная полоса на шее.

(Седьмой Назгул)

Они так нежно и изыскано звенят, эти маленькие колокольчики в хрупких ажурных беседках. Утро -перламутровое, неопределенное. Каждый миг мимолетен и неповторим, и вся жизнь такова -- миги, мгновения, каждое -единственное. Эта мимолетность, манящая печаль неопределенности и изменчивости -- во всем. И девушки в ярких платьях, что идут за водой к источнику -- иные каждую минуту. Странно, как при этой изменчивости вещь остается самой собой? Суть? Что есть суть? Все меняется, все хрупко и изыскано, нежно и зыбко. Одно повторяется -- эти проклятые видения. Каждую ночь новолуния -- всегда, неизбежно и страшно. И это с детства. Непонятно и страшно. Здесь такого нет. Здесь -гармония даже в смерти. Печаль неизбежности, но не ужас. Но ночью -- не смерть. Жизнь, но страшнее смерти. И он ее видит.

Страшно жить двойной жизнью. Днем еще как-то можно отогнать мысли. Поэтому -- нет наездника и охотника, поединщика и музыканта лучше его. Ночью -- опять эти страшные, непонятные видения, от которых перехватывает дыхание. Сначала пытался спрашивать. Затем -- затаился.

...-- Пропала, понимаешь, -- плачет. -- Куда я без нее? Как детей-то накормить, а?

Всадник остановился. Он не знал, о чем речь, не знал, что случилось. Но, еще не осознав сам, сказал:

-- Иди к Еловой горе. Она там, у порубки.

Оба воззрились на него в изумлении. А вечером крестьянин прибежал, благодаря и кланяясь в землю, говорил:

-- Нашел, прямо там и была! Да будет вам счастье и тысяча лет жизни, молодой господин!

"Счастье и тысяча лет... Зачем столько... Если бы понять, что я вижу..."

И началось. Он стал понимать, что видит потаенное. Особенно ясно это стало, когда он во сне увидел, как мать обрезала руку. На другой день все произошло в точности, как во сне. Он испугался. А потом привык. Он видел всякие грядущие мелочи, и даже забавно было иногда подшучивать над друзьями. Но все было до поры.

...Он увидел, как его убили, увидел -- кто. Он сказал. Не поверили. Но так и случилось. Тогда стали верить. И бояться его и его видений. Его глаз. Он это видел. Страшно. Все хуже и хуже. Теперь он видел события, как бы на развилке: одно событие и много исходов, в зависимости от обстоятельств. И в ужасе понял, что от его слов зависят судьбы слишком многих, и он должен судить и решать. Страшное бремя. Предотвращая близкое зло, он слишком часто давал жизнь злу дальнему, более страшному.

И он ушел, чтобы не быть с людьми, чтобы не судить... Ведь никто не давал ему права, никто! Страшно видеть -- и молчать, знать и мочь, но не уметь пользоваться, о, боги...

"Зачем, за что? Зачем -- я, почему? На что мне этот дар? За что наказание, о боги? Я так молод, я еще ничего дурного не сделал..."

Отшельник, сухой, словно ветка сосны с осыпавшимися иглами, но глаза -- как раскаленные гвозди. Не скроешь ничего.

-- Тебе дан великий дар, и грех губить его. Говорят, раз в тысячу лет рождаются такие люди. Видно, ты избран судьбой.

-- Если бы я знал, что делать с этим даром...

-- Помнишь ли -- "Зов, что заставляет покинуть край счастливый, это -- моя дорога. Я разменял золото бездумного счастья на черствый, но живой хлеб страданий. Горько мое вино, но я пью его, ибо в нем -- свершенье. Хочешь -- возьми мой хлеб, испей из чаши моей -- я жду. Боль приноси свою -- я возьму ее, дав взамен знание и мудрость."

-- Темны эти слова...

-- Разве не темны твои сны? Ты хочешь знать их значение?

-- Нет... Я не хочу больше этого видеть, не хочу! Отшельник встал, прямой и строгий, и поднял свой посох.

- Вон отсюда... трус... будь ты проклят!

* * *

"Я должен измениться. Перестать быть собой. Мудрые говорят -- не желай себе смерти, ибо жизнь не повторится. Лучше уж умереть, чем это..."

Он помнил сказание: "Глядящий в глаза белого тигра, седого, древнего, бессмертного тигра -- изменится. Познавший суть свою -- изменится. Познание -- убийца покоя, похититель счастья для имеющего жалость. Хочешь мудрости -- иди, но оставь покой. Хочешь покоя -- убей свою жалость, умри." Это был первый выбор. Он не хотел умирать -- но и жить т а к больше не хотел.

Глаза зверя -- светло-зеленые, затягивающие. Воля -- где? Он не видел ничего, он шел, держась рукой за теплую короткую шерсть. Тело зверя -- мускулистое, упругое, струится, словно растворяясь. Где я? Что там? Я это видел когда-то... Что это?

Зверь несется гигантскими прыжками, почти не касаясь земли. Туман скрывает его тело -- призрачное, как и он, и глаза его -- как болотные огни... Человек сидит, изо всех сил держась за жесткую холку...

* * *

"Я его видел... Он был другой -- моложе, сильнее... Если это он -- то я знаю, кто это..."

-- Приветствую тебя, Идущий к Закату, -- неуверенно, еще сомневаясь.

-- Привет тебе, приехавший на Белом Звере...

-- Я тебя откуда-то знаю. Я тебя видел? Но ты был так давно. Ты мудр -- так говорят. Объясни!

-- Что?

-- Объясни мне меня.

-- Что с тобой?

-- Я вижу. Не знаю, не понимаю -- что? Если понимаю -- то не могу сказать другим, ибо тогда должен судить, а я не в силах...

-- Ты всегда видишь? Как это бывает?

-- Иногда, теперь очень часто. Словно как слышишь -- надо затыкать уши. Но как закрыть душу?

-- Ты этого хочешь?

-- Не знаю... Теперь -- не знаю.

-- Сейчас ты можешь видеть? Смотри на меня -- что ты видишь? Говори. И он заговорил. И не выдержал Черный Повелитель. -- Замолчи! Замолчи! -- крикнул он, закрывая лицо руками. -- Все правда. все так было... Иди за мной.

Листы книги были потрепанными и ломкими.

-- Читай. Здесь все поймешь -- все, что ты видел. Я буду ждать.

* * *

-- Ты хочешь, чтобы я отнял твой дар?

-- Нет. Теперь -- нет.

-- Чего же ты желаешь? Говори -- все будет как ты выберешь. Ведь ты можешь видеть грядущее -- загляни. Реши.

-- Не хочу. Мне это не нужно, я выбрал. Нужно ли мне говорить, что я избрал, Повелитель?

-- Нет. Благодарю тебя. Только знай... впрочем, ты уже это сам знаешь. Тяжело знать -- предвидеть -- и не сметь сказать.

-- Да. Я не смогу ничего изменить сам... Молчание.

-- Нет. Иначе это будет та же проклятая предопределенность.

-- Но зачем тогда мой дар!

-- Тот, кто стоит на развилке, спросит -- туда ли я иду? Знающий скажет -- да или нет. Но не скажет -- почему. И не скажет -- как дойти, иначе нет смысла дороге.

-- Я отвечу, Повелитель.

* * *

"Сталь кольца -- оковы на устах моих, на сердце моем. Я знаю. Я вижу. Я молчу. Я не смею менять -- предопределенность и зло, что я призову на головы других. Я не смею судить. Не судья, а слуга... Сталь кольца -- как печать, как клеймо, как судьба... Лунный камень и ночь, и молчанье пути, я не смею, я смею... Молчать -- и идти..."