Артём Зотов - Институт социальных исследований

Зотов Артём

Институт социальных исследований

Я есмь Лоза, а вы ветви;

кто пребывает во Мне, а Я в нем,

тот приносит много плода;

ибо без Меня не можете делать ничего.

Иоанн 15:5

Мужчина шел по тротуару вдоль улицы, обняв одной рукой толстую кожаную папку, а другой свободно размахивая. Сильная отмашка при ходьбе говорила о непоколебимой уверенности и жесткости этого человека. И в самом деле, никогда в жизни он даже ничего не боялся. В самом раннем детстве не боялся темноты, не боялся страшных историй, не боялся ни животных, ни насекомых, а когда подрос, не боялся уже и людей. Hо все же была одна вещь, которая вызывала в нем самый жуткий страх. Это было большое старое здание с громадными белыми колоннами, мимо которого он сейчас проходил. Мужчина направлялся к своему приятелю, старому профессору Балтину, сто лет уже сидящему не пенсии и готовому вот-вот отправиться дальше. Конечно, мужчина шел к профессору далеко не первый раз и хорошо знал еще хотя бы пару путей, чтобы до него добраться, но, во-первых, пути эти были более длинными, чем этот, а во-вторых, время уже было позднее и мужчина торопился. Он шел по правой стороне улицы, здание двигалось ему навстречу по другой стороне. По мере их сближения взгляд мужчины становился все более сосредоточенным и был будто прикован к этому зловещему объекту. Было пасмурно, но над зданием не висело ни одного облачка, и можно было подумать, что даже облака обходят его стороной. (Кстати, так было уже не первый раз). Мужчина смотрел на его колонны, и ему казалось, что когда-то очень давно они выросли сами, как деревья, и вряд ли рука человека могла когда-нибудь к ним прикоснуться. Мужчина ускорил шаг, но взгляда оторвать не мог. "Если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма", - пронеслось вдруг у него в голове. Он свернул за угол и оказался на другой улице. Дышать ему сразу же стало легче, настроение улучшилось, а взгляд прояснился. Hо предстояла еще обратная дорога. Мужчина позвонил в дверь. Через пару минут дверь распахнула жена профессора. - А, добрый день, Алексей! - приветствовала она с явным воодушевлением. Проходите пожалуйста. Саша у себя в комнате. Отдыхает. Алексей поздоровался, вошел в квартиру, разделся и прошел в комнату, на которую указала женщина.

В комнате было немного темно, но и того света, что умудрялся в нее проникать, вполне хватило, чтобы Алексей смог разглядеть едва заметную фигуру сидевшего к нему спиной человека. Профессор сидел за небольшим столом и, то и дело посматривая в окно, что-то писал. Алексея он видеть не мог. - Здравствуйте, профессор, - несколько неуверенно (необычно для себя) дал о себе знать Алексей. Профессор медленно повернулся к нему лицом. - А, Алексей? Здравствуй! - начал он и вдруг сильно закашлялся. Алексей молча стоял у входа в комнату. Когда немного отпустило, профессор продолжил. - Извини меня. Садись вон в кресло или на диван, - прохрипел он, показывая пальцев в дальний угол. - Мария! - крикнул жене, но его голос начал переходить в шипение и он снова закашлялся. Женщина тут же появилась в комнате с чашкой в руках. Профессор протянул руку, не переставая кашлять. Женщина передала чашку и сразу же ушла. Алексей тем временем присел в кресло. - Hастойка. Исключительно на травах, - объяснил профессор, опустошив сосуд. - И помогает? - поинтересовался Алексей. - Да, очень. Сам видишь, - ответил профессор и поставил чашку на край стола. - Hу, что? С чем пришел? Я слышал, ты уже работу сменил? - Я теперь в редакции. Тяжело, но зато больше свободного времени. Здесь, думаю, стоит приостановиться и несколько слов сказать о самом профессоре и его отношениях с Алексеем.

Профессор Александр Михайлович Балтин был личностью незаурядною во всех отношениях. В свои шестьдесят четыре года он умудрялся оставаться одновременно другом и наставником даже столь уверенному не только в себе, но и в своем будущем двадцатисемилетнему Алексею. Жизнь его складывалась довольно просто, хотя было (как, собственно, у каждого человека) несколько взрывных эпизодов, благодаря которым он стал тем, кем является и по сей день. Hо об этих эпизодах знает только лишь сам профессор, а потому сказать о них более ничего не могу. Алексей познакомился с ним лет пять назад, когда учился на филологическом отделении местного университета, где профессор читал курс лекций по истории иностранной литературы. Тогда Алексей уже начинал писать, а профессор имел огромный опыт и, кроме того, обладал редкостным чутьем в литературе; он всегда первым прочитывал все написанное Алексеем и очень часто улавливал любые, даже самые мельчайшие детали, мешающие автору приблизиться к некому совершенству. И, надо сказать, такие отношения между этими двумя казалось бы не очень совместимыми людьми (в первую очередь из-за характера Алексея) не только сблизили их , но, кроме того, Алексей действительно писал с каждым разом все лучше.

Алексей открыл держащую в руках папку и вынул из нее стопку отпечатанных листов. - Hу вот, значит, все же что-то есть, - отозвался профессор с улыбкой.

- А то я уже заскучал за два месяца. Так ведь у меня и мозги могут закостенеть, а? Алексей протянул ему бумаги. - Вряд ли это вас хоть как-то развеселит, - задумчиво и с едва заметной ухмылкой отметил он. Профессор вооружился мощными очками и взглянул на заглавие. - Страх и вера, - прочитал он вслух. - Кажется, с заглавием у тебя всегда были нелады. - Возможно, - спокойно ответил Алексей. После этого настала длинная (где-то на полчаса) пауза, прерываемая периодическими возгласами профессора, которые, кажется, понимал только он сам. Алексей сидел молча и наблюдал. Закончив чтение, профессор положил бумаги на стол, медленно поднялся и вышел из комнаты, ни разу не взглянув на Алексея. Через пару минут он вернулся и сел на диван, положив руки на колени и опустив голову. - Знаешь, Алексей, - начал он. - Помнишь, я говорил тебе о том, что писатель должен быть безжалостным абсолютно ко всему вокруг и, в то же время, немного эгоистом внутри себя. То есть, ты понимаешь, он должен любить все, что у него внутри, в голове, а не просто самого себя. Алексей молча слушал. - Так вот, теперь я даже и не знаю. Может, и не стоило тебе этого говорить. Ведь уверенность - это вовсе не вера. Первого у тебя не отнимешь, но без второго тебе будет тяжело. Знаешь, то, что я сейчас прочитал, более походит на жалобу или крик о помощи, чем на совершенную работу, которой я от тебя всегда добивался. Хотя, не знаю: Страх и вера. Господи, да ведь ты же и сам это чувствуешь. Вот тебе и страх: Тут внезапно в комнату вошла жена профессора со стаканом воды. Профессор замолчал, но головы не поднял. - Извините меня, я только полью цветы.