Роман Скочилов - Современные подходы к оказанию социальной и психологической помощи потребителям наркотиков

Поэтому только выполненная дизъюнкция может быть законной и логичной, тогда как само ее выполнение оказывается авторитарным решением. В самом деле, «проблема Буриданова осла» состоит в том, что он не видит законных оснований для принятия решения. Более того, как вообще может быть выполнена логическая операция там, где первые основания логики еще не действуют? И поскольку «Буриданов осел» не видит законных оснований, он не способен принять решение вовсе, в результате чего и оказывается «ослом» с точки зрения уже принятого решения.

Итак, одним из первых логических основоположений, а значит, принципов рациональности и прагматичности, оказывается процедура, которая представляет собой перформативную практику принятия решений, узаконивающихся «задним числом».

Соответственно, и принцип самоидентификации субъекта – я и другой – коль скоро он как «zoon logon ehon» подчинен логическим законам, построен как строгая дизъюнкция. Связь выполненной дизъюнкции с истиной тем не менее совершенно заслоняет саму проблему принятия решения, т. е. авторитарность и нелегитимность сделанного выбора. Узаконенное же «задним числом» решение, постулируемое в качестве центральной позиции или нормы, обрушивает всю мощь закона и рациональности на отвергаемую альтернативу, постулируемую в качестве маргинальной позиции или аномалии.

Так, когда я употребляю наркотики, я должен понимать, что это незаконно, ненормально и нерационально. Это так уже просто потому, что люди, сделавшие выбор в пользу неприменения наркотиков, считают свое решение законным, нормальным и рациональным; потому что таких людей много и они обладают властью. Но, к сожалению, нет уверенности в том, что такая апелляция к законности, норме и здравому смыслу, явным образом санкционирующим принятое решение, на самом деле действует в пространстве рационального. А равно как и нет уверенности и в том, что решения следует принимать из тех соображений, что кто-то его уже принял, а значит, принял и за меня.

Более того, взывание к Закону и Здравому Смыслу, по всей видимости, совершенно заслоняет истинные основания закона и здравого смысла. И действительно, если решение уже принято, если дизъюнкция уже выполнена, то один из ее членов необходимо истинен, а другой – необходимо ложен: если выбор уже сделан, то одна позиция законна, а другая – нет; одна позиция нормальна, другая – аномальна; одна позиция центральна, другая – маргинальна; короче говоря, одна позиция утверждается, а другая – отрицается. Иначе говоря, Власть, с одной стороны, попросту утверждает принятое решение в качестве законного и нормативного, а с другой стороны, эта же Власть затемняет прозрачность самой процедуры принятия решения как авторитарной и узурпирующей позицию истины. Уже просто потому, что, чтобы сохраняться в качестве Власти, она нуждается в легитимации и рационализации выбранного, апеллируя к Истине как своему предельному основанию.

Поэтому, когда решение принято, любые сомнения становятся не только незаконными, но и попросту опасными.

Когда Э. Лемерт и Г. Беккер говорят о «первичной» и «вторичной» девиации, речь, в сущности, идет о своего рода метаморфозе, происходящей с «я». Совершая отклоняющееся действие, субъект сталкивается с теми или иными санкциями, нацеленными на пресечение таких его действий. Под воздействием этих санкций он вынужден понять, что его действия незаконны, а сам он воспринимается другими акторами в качестве девианта. Вследствие этого субъект усваивает образ девианта и функционирует в соответствии с этим навязанным образом [Lemert 1978; Becker 1963]. Тем не менее такая модель обнаруживает явные недостатки: помимо усвоения образа девианта, сохраняется такой образ «я», который явным образом связан с положительной оценкой собственных действий. И не важно, будут ли эти действия обосновываться посредством отсылок к несправедливому устройству общества, приписыванию отклоняющегося поведения всем акторам, специфическим особенностям некоторой группы акторов или, попросту, обосновываться тем, что это мои действия [Хабермас 2001].

Это тоже принятое решение, но принятое дважды: первый раз как интроекция альтернативного выбора, понятого как норма; второй – как собственный выбор, понимаемый как произвол. Так, решение обнаруживает себя как насилие, поскольку норма, вступая в противоречие с собственным выбором, воспринимается как насилие, равно как и собственный выбор воспринимается как насилие по отношению к норме. Да, принимать наркотики незаконно, ненормально и т. п., но я их принимаю. Да, я принимаю наркотики, но это незаконно и ненормально.

Когда сообщество исключает помешанного, речь идет о полной потере языка, поскольку самой операцией исключения субъект удостоверяется в качестве абсолютного иного, уже не существующего в порядке речи. Иначе говоря, помешательство – это болезнь, входящая в речь как отсутствие языка, т. е. как бред [Фуко 1997]. И именно в качестве больного, т. е. «не-компетентного участника коммуникации» [Хабермас 2001], помешанный как поражается в правах, так и освобождается от ответственности. Когда исключается уголовный преступник, речь идет о переводе субъекта в альтернативное сообщество, в параллельный язык, который может быть противопоставлен языку исключающего сообщества. Действительно, преступник сохраняет все характеристики «компетентного участника коммуникации» [Там же], но исключается как угроза существующей системе норм [Фуко 1997]. Когда же исключается потребитель наркотиков, речь не может идти ни о полной утрате языка, так как употребление наркотиков – преступление, и прежде всего преступление моральных норм, ни о переводе в альтернативный язык, так как употребление наркотиков – болезнь, а значит, и альтернативного языка сформировать не в состоянии.

Можно указать на три фигуры, существующие в порядке исключения из сообщества: помешанный, который соотносится с чистым произволом и полной потерей языка; преступник, который соотносится с установлением альтернативной системы норм и параллельным языком; и потребитель наркотиков, который оказывается и тем, и другим одновременно, но ни в коем случае не должен пониматься как нечто среднее.

Потребитель наркотиков явным образом не совпадает ни с фигурой помешанного, ни с фигурой преступника: в отличие от помешанного сохраняется язык; в отличие от преступника – это язык исключающего сообщества. Поэтому возникает конфликт между нормами, основывающимися в языке исключающего сообщества, и попыткой легитимировать собственный произвол в порядке этого же языка. Однако такой конфликт явно недостаточен, поскольку в нем задействованы только силы противоречия, связанные с Истиной и Властью. В действительности же здесь идет борьба за центральное положение и связанную с ним Власть, позволяющее при помощи апелляции к Истине эту Власть узаконить. Да, принимать наркотики незаконно и ненормально, но это неправильный закон и неправильная норма, ведь я применяю наркотики. Да, я принимаю наркотики, но это неправильно, потому что это незаконно и ненормально.