Валентина Журавлева - КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ФАНТАСТИКИ, 1959-60

Нет!

Нет и нет!

Секунды теряют власть над машиной — человек принял решение: получив максимально возможный разгон, на скорости, превышающей наибольшую расчетную и практически выжатую в прежних полетах, он заставит самолет описать гигантскую петлю. Топливо будет, конечно, израсходовано еще на подъеме, но форсажем Андрей выбросит «МАК» далеко за плотные слои атмосферы. Чем выше будет вершина петли, тем больше будет запас для планирования. Сначала на спине, потом переход в нормальное положение с выходом на курс к аэродрому. Обратная глиссада как можно дальше за границу зоны даст хороший запас времени для пологого входа в плотные слои атмосферы. А там придут в действие аэродинамические рули и…

Ярко вспыхнула красная лампа в правом конце приборной доски. Еще и еще. Топливо кончилось! Андрей потерял представление о своей скорости: маметр уперся в последнее деление — «М-10». Стрелке больше некуда двигаться. Андрей видел: скорость далеко за расчетной. Что ж, вот он, и разгон. Когда это было? Минуту назад? Или сто лет назад? Разве он летит уже не целую вечность?

А что на акселерометре? 0,75… 0,50… 0,20?.. Тело Андрея повисает в пространстве, стремясь отделиться от сиденья; повисают в кошмаре и перестают слушаться руки; отделяется от красного колпака аварийной катапульты лежавшая на нем перчатка и повисает в воздухе. Н-е-в-е-с-о-м-о-с-т-ь! Это давно не ново для Андрея и все-таки всегда необычно. Скорей бы миновать эту точку кривой! Рукоятки приборов струйного управления не нужны: Андрей знает, что оно не действует. Но чтобы проверить себя, пробует поймать их, сначала правую, потом левую. Это удается не сразу, но все же он дотрагивается до них. Да, он полностью владеет сознанием и телом. Рефлексы и воля в порядке. Нервы в том состоянии радостного напряжения, какое всегда сопровождает у него выход из обычного в нечто новое, неиспытанное и неизвестно чем кончающееся.

Новым, таящим неизвестность являются на этот раз и высота и скорость. Таких не испытывал еще ни кто-либо до него, ни он сам. Очевидно, он сейчас где-то у верхней точки огромной кривой, которую с разгона описывает «МАК»… Да, вот маметр снова ожил. Еще несколько мгновений, и стрелка чуть-чуть отделилась от упора, где М равно десяти. Ага, значит, самолет начинает терять инерцию! Хорошо бы узнать свою точку в пространстве. Впрочем, это сейчас не решает. Важнее то, что начинает досаждать положение вниз головой. Врачи утверждали, будто в состоянии невесомости человеку решительно все равно, как висеть в пространстве. Так почему же Андрей чувствует, что Земля у него не под ногами, а под головой? А может быть, и это самообман? Разве здесь не все идет вверх дном? И все же очень хочется, чтобы планирование на спине поскорее пришло к концу, хотя сознание и твердит, что чем дальше протянется такое положение, тем лучше: больше будет глиссада для приближения к Земле головой вверх.

А вот и первый неприятный толчок проваливания: перегрузка 0,15. Планированию на спине приходит конец. Тянуть его опасно. При следующем толчке Андрей пустит в ход струйное управление в вертикальной плоскости, чтобы вывести машину в нормальное положение. Еще толчок. Андрей осторожно вводит струйное управление по высоте: надо сохранить наибольший раствор кривой. Из-за потери точного представления о скорости он не знает, над какой точкой Земли находится. В этом ему помогут снизу. Еще несколько мгновений, он получит ответ. Радиотеодолиты не обманут.

Ответ не радует: радиус кривой недостаточен, чтобы снизиться, не проскочив аэродром. А проскочив его, Андрей не сможет «дать по газам» и уйти на второй круг: горючее израсходовано. Значит, вход в плотные слои атмосферы должен быть более крутым, чем хочется. Придется гасить скорость на слишком коротком промежутке. Разогрев торможения? О нем лучше не думать. И так уж все тело покрыто испариной: пот горячими струями стекает в сапоги. Андрей глянул на термометр воздуха в кабине — плохо! Циркуляция воздуха в костюме может спасти при температуре внутри кабины не выше ста. Андрей включает тумблер холодильника: температура невыносима. Вероятно, внешняя обшивка самолета нагрета выше расчетного предела — 750°. Это предположение подтверждается тем, что радио уже отказало, а электронное оборудование начинает шалить, оно рассчитано на работу при температуре не свыше 500°.

Сердце тупой кувалдой стучит в груди: виски распухают, шлем сдавливает голову. Этого не может быть, ведь между черепом Андрея и стальным шаром шлема три сантиметра пространства. И все же при попытке повернуть голову боль в висках и шее невыносима. Вены на руках раздуваются. Пальцы утрачивают гибкость и через силу поворачивают кран, регулирующий поступление кислорода. Андрей вдыхает кислород осторожно, маленькими глотками. Сознание с особенной остротой воспринимает окружающее. Чересчур ярко отражается в нем показание температуры внутри кабины «МАКа». Андрей пытается подумать над тем, какою может быть температура обшивки корпуса и крыла. Но прежде чем справляется с этой мыслью, сильный толчок, словно кто ударил по правой плоскости, заставляет его крепче схватиться за ручку управления. Это еще бесполезно. Высотомер показывает шестьдесят тысяч: слишком высоко для аэродинамического управления. Андрей всем телом воспринимает беспорядочные броски самолета из стороны в сторону, но не в состоянии парализовать их.

Высотомер показывает сорок тысяч. При следующем ударе его стрелка истерически подскакивает и как бешеная вертится на своей оси. Спиною Андрей чувствует, что переборка между кабиной и вторым отсеком, где расположена электронная аппаратура, начинает выпучиваться. Он поворачивается, насколько позволяет тесное кресло: волна деформации пробегает по внутренней обшивке и, все увеличивая ее изгиб, приближается к носу «МАКа». Там по-прежнему неумолимо мелькает лиловое веко времени: тик-и-так… тик и-так… Прежде чем оно успевает мигнуть в третий раз, Андрей уже знает: через мгновение, более краткое, чем половина секунды, меньше чем «тик» или «так», деформация стенок достигнет лба кабины и стекла ее вылетят из пазов.

Андрей всегда был готов к тому, что такое может случиться и все-таки, как всегда, худшее оказалось неожиданным. Андрею не было видно, как за презрительной вибрацией последовала деформация всей несущей плоскости. Крыло скручивалось, как широкий пробочник. Это и сообщало самолету такие толчки.

Было удивительно, что в несколько мгновений, когда все это происходило, Андрей умудрился так много воспринять, передумать, взвесить и прийти к последнему решению. Это решение гласило: «Покинуть самолет».

Едва ли хоть один летчик, кроме разве какого-нибудь паникера или труса, принял в своей жизни решение покинуть самолет прежде, чем убедился в том, что его собственное пребывание в нем не спасет машину. До самой последней секунды, определяющей безнадежность положения, летчик готов делить с самолетом его судьбу. Пока, как гром, его не ударяет по сознанию мысль: «Все бесполезно».