Журнал «ЕСЛИ» №10 (#200), 2009 г.

Первые отзывы были кратки и сдержанны. В рецензии, подписанной двумя известными фамилиями, отмечались неумело, но лихо закрученный сюжет, стремительность действия, калейдоскопичность событий и обилие единоборств. К явным недостаткам был отнесен небрежный язык (излагая события от первого лица, Мими постоянно говорит о себе в третьем - эту особенность авторской речи Элеонора Концевая сохранила). Подводя черту, рецензенты-соавторы признали дебют весьма средним, но выразили надежду, что начинающему фантасту удастся уберечься от низвержения в мейнстрим, признаки чего якобы уже имеются.

Месяц спустя вышла обзорная статья «В предчувствии девятого вала», где Мими неожиданно была объявлена первым представителем нарождающейся «восьмой волны» русской фантастики. В то время как авторы предыдущей «седьмой волны» исповедовали, по словам критика, психологически напряженную прозу, интеллектуализм и равнодушие к социальным проблемам, отличительными чертами новой генерации фантастов несомненно должны были стать возврат к широкой аудитории, обострение борьбы добра со злом и жесткий экшен.

Кому-то может показаться удивительным, что искушенный критик допустил столь досадную промашку, но, как выяснилось впоследствии, во-первых, промашка была умышленной, во-вторых, не была промашкой.

Данная статья задумывалась как беглый обзор критических мнений, и все же следует сказать хотя бы несколько слов о самом романе. Собственно, романа как такового нет, однако то же самое обвинение можно предъявить большинству современных романов. Мы имеем дело с тем загадочным случаем, когда читательская любовь прямо пропорциональна количеству литературных огрехов. Явление довольно распространенное. Написана книга бездарно, прочитана - гениально.

Начнем с заглавия. Как было упомянуто выше, содержания оно не отражает. Явление, опять-таки хорошо знакомое специалистам. Киноведы не раз отмечали странную закономерность: чем несуразнее название, тем популярнее фильм («Место встречи изменить нельзя», «Семнадцать мгновений весны»). И напротив: полное соответствие заголовка теме и идее произведения тут же отзывается равнодушием потребителя.

Мне кажется, Эдуард Геворкян в своей скорбно-ядовитой статье «Левой задней рукой» несколько поспешил ужаснуться ошибке широкого читателя, увидевшего в персонажах романа себе подобных. Во-первых, мне, например, до сих пор трудно понять, кого живописала сама Мими. Сложность, повторяю, в том, что поколение, выбравшее вольер, причисляет себя не к обезьянам, а именно к роду людскому. Во-вторых; прошли те времена, когда пропасть между человеком и зверем казалась бездонной и непреодолимой. Аргумент философа Владимира Соловьева («Не имея никакой возможности утверждать стыдливость у животных, натуралисты известного направления принуждены отрицать ее у человека»), возможно, звучал убедительно в девятнадцатом веке, но в наши дни способен вызвать лишь грустною улыбку. В-третьих, литература, в отличие от того же кино, дает читателю больший простор для фантазии. Не зря ведь в дневниках Венедикта Ерофеева сплошь и рядом встречаются выписки из учебника по собаководству, где лишь упоминание породы дает нам возможность определить, о ком идет речь: о собаке или же о ком-то из нас.

Содержание романа откровенно заимствовано и представляет собою вольный пересказ фильма «Волкодав» - любимого фильма всех трех шимпанзе, обитающих в доме супругов Концевых. Приматы вообще любят смотреть телевизор, отдавая предпочтение кинокартинам, где люди контактируют с обезьянами («Тарзан», «Борьба за огонь»). Не берусь судить, почему им в данном случае приглянулся именно «Волкодав». Возможно, все дело в сильной бородатости отдельных киноактеров, что дало четвероруким зрителям повод к отождествлению себя с исполнителями. Возможно, сыграло роль и качество поединков. Известно, что шимпанзе, пожалуй, самые свирепые представители человекообразных. Будь роман «Грязное животное» надиктован растительноядной гориллой, он бы наверняка вышел куда менее кровожадным.

Думаю, однако, речи о плагиате заводить не стоит. Не говоря уже о том, что несовершенство российского законодательства в области защиты авторских прав давно стало притчей во языцех, - применительно к фантастике данный вопрос зачастую теряет смысл. Перелицовка и дописка чужих произведений в этой области литературы считаются не грехом, а доблестью, ярчайшим примером чему служат питерские сборники «Время учеников» (составитель и автор проекта - А.Чертков). На таком фоне, согласитесь, простодушный поступок Мими кажется невинной детской шалостью (тем более что, по словам этологов, интеллект обученного шимпанзе примерно равен интеллекту пятилетнего ребенка).

Оксана Дрябина в статье «Вершина постмодернизма» путем текстологического анализа убедительно доказывает наличие как минимум трех этапов возникновения романа. Книга Марии Семеновой «Волкодав» была переведена на язык кинематографии, затем сам фильм подвергся переложению на язык жестов - и в итоге дошел до нас в словесном пересказе Элеоноры Концевой. Даже если все три переложения были выполнены тщательно и добросовестно, что могло уцелеть в итоге от первоначального варианта? Вдобавок, как заметил некий анонимный рецензент в газете, название которой я запамятовал, возможно, имелся и четвертый (предварительный) этап, поскольку исходный роман («Волкодав») подозрительно схож по сюжету с американским фильмом «Телохранитель».

Новеллизация экранизации новеллизации, пропущенная через азбуку глухонемых. Копия копии. Симулякр. Седьмая вода на киселе.

Все это, честно говоря, напоминает, с одной стороны, историю находки «Велесовой книги», с другой - предисловие Умберто Эко к его незабвенному роману «Имя розы».

Далее Оксана Дрябина развивает идеи Деррида об исчезновении автора и (уж не знаю, в какой связи) поминает «Школу Ефремова» и ВТО МПФ.

Поначалу, то есть до раскрытия псевдонима (хотя можно ли говорить о раскрытии псевдонима, если шимпанзе действительно зовут Мими?), особенно много нареканий вызвало построение романа. Циклическое развитие действия, квалифицированное в первых рецензиях как авторская неумелость, и бесконечное воскрешение отрицательного героя, с которым неизменно расправляется Мими, были затем приняты на вооружение постмодернистами, объявлены литературным приемом и даже объяснены опосредованным влиянием Ницше и Платона. Со временем, однако, выяснилось, что однообразие эпизодов мнимое и что на самом деле это один и тот же эпизод фильма, многократно пересказанный Мими. Просто каждый раз она вносила в историю очередную отсебятину, почему и возникло ошибочное впечатление, будто это не одна, а несколько последовательно изложенных историй.