Array Коллектив авторов - Казанский альманах 2016. Алмаз

Поясню. Большая квартира осталась после ареста отца Акси-Вакси – председателя Казанского горсовета.

«Явились трое: два толстозадых дядьки и одна толстозадая тётка… Стояла летняя светлая ночь. Старухи выли в голос, провожая единственного дитятю».

И далее:

«Эпоха была характерна огромными детскими спальнями. Проснувшись, я уже не мог уснуть… Вокруг истерически бесновались старшие дети. Все они, как и я, были детьми врагов народа… Я боялся вылезти из-под одеяла. Сосал хвостик последнему домашнему животному – набивному слону».

<���…> Часами он стоял перед огромными окнами, кое-где заколоченными фанерой. Подсвистывал ледяной ветерок. Высокие своды монастырской церкви ещё сохранили не вполне затёртые лики святых. Дядя Сталин улыбался с картины, держа на руках свою Мамлакат в матроске…»

Площадкой для прогулки детей служило монастырское кладбище, которое расчищала от снега «какая-то команда» в ватных штанах под охраной красноармейца со штыком наизготовку.

За ним сюда, в детдом в «Коросте» (Костроме. – Прим. автора), добившись специального разрешения, приехал дядя, Адриан Васильевич Аксёнов. Малыш принял его за папу. Читать всё это непросто. Дядя ведёт племянника через чёрно-белое кладбище-сад. Торопит, чтобы всё это поскорее осталось позади и навсегда скрылось.

Таким образом, Акси-Вакси оказался опять в Казани, только уж не в большой квартире на Комлева, а в «бывшей усадьбе инженера Аргамакова» на Карла Маркса, в которой «процветала коммунальная квартира».

В этой коммуналке Акси-Вакси в годы войны вспоминал свою бывшую огромную квартиру со счастливыми отцом-матерью и глубокой тарелкой манной каши, которую тогда отказывался есть.

Только к 1943 году мальчик начинает задумываться: как же это его выдающийся папа и прекрасная мама оставили хоромы из шести комнат, служебный автомобиль и, главное, любимого сына, и отправились в какую-то бесконечную полярную командировку?!

Ответ на эти вопросы даёт не только тёткин сундук с разными родительскими вещами, документами и газетой с материалами о судебном процессе по делу группы предателей Родины во главе с бывшим председателем горсовета Казани… Невозможно без содрогания читать о двух свиданиях Акси-Вакси с отцом. Однажды родная тётка повлекла его за собой… Оказывается, неожиданно НКВД дало разрешение на свидание с заключённым – её братом и отцом мальчика. Проходя по площади Свободы, она кивнула горделиво в сторону будущего оперного театра в строительных лесах: «Твой папка начал его возводить!»

Свидания они дожидались целый день до вечера в парке «Бездонное озеро», на берегу которого тянулось длинное трёхэтажное здание, поглотившее его родителей.

При первом свидании Акси-Вакси забыл или не понял, где находится. Отец был во френче без ремня, с сорванными карманами и под конвоем. Но это мальчика не остановило, он бросился к папе, ликуя и просясь к нему на плечи: «Папка, покатай меня на верблюде!» Дома отец катал на плечах по большой квартире сына, который держался за отцовы уши. Но здесь был не дом. Тем не менее он поднял Ваксика на плечи и пошёл поступью верблюда. Конвоиры мрачно следили за ними, попыхивая «казбечинами».

На втором свидании Акси-Вакси сначала и не узнал отца, превратившегося в ободранного, «исхудавшего доходягу». Тот не удержался от слёз, затем «протянул к сыну грязные руки, и мальчик отдал ему свои ладошки».

Такие вот непридуманные сцены.

Врезалось в память признание Героя Советского Союза, 22-летнего старлея ВВС Льва Бурмистрова, проходившего в Казани курс реабилитации после ранения. Он влюбился в сводную сестру Акси-Вакси – Майю Шапиро. И вот за неделю до возвращения на фронт молчаливого лётчика-героя прорвало: «Я боюсь, что больше тебя не увижу. Что ты меня не увидишь. Что мы друг друга больше не увидим. Боюсь страха. Всё, что пережил во время ранения, никогда не забуду. Можно ли летать со страхом? У нас говорят, что в Люфтваффе созданы специальные группы для охоты за советскими асами. Погибаю, Майка, просто погибаю от ужаса войны».

Соколик улетел. После месяца молчания, на имя невесты пришло извещение о том, что её жених «погиб в бою с превосходящими силами противника».

Василий Аксёнов показывает войну во всей её неоднозначности. И героям было присуще чувство страха, и нацистской Германии противостояли не одни мы, а всё «свободолюбивое человечество»…

Роман, конечно же, не ограничивается темами голодного детства его главного героя в годы войны, пребывания в спецдоме для детей врагов народа, казанского сиротства при живых родителях… Здесь и своеобразная дворовая жизнь тех лет, и пионерлагерь, и парк с танцплощадкой, и городские кинотеатры «Электро», «Унион», «Вузовец», и первое свидание… Понятно, детство, с какими бы суровыми годинами не совпадало, угрюмым не бывает.

Из первой части романа я узнал, что Василий Аксёнов в малолетстве два раза тонул – на Казанке у Коровьего моста и во время шторма на слиянии Свияги с Волгой. Оба раза его благополучно спасали. Эти реальные события в жизни писателя даны подробно и с большой художественной силой. Реализм Аксёнова в «Ленд-лизовских» развернулся на полную мощь. На мой взгляд, повествование гораздо сильнее тут, чем при фантасмагориях, присущих немалому числу его произведений.

Однако, как уже говорилось, Аксёнов тяготился реализмом, человек джазового характера стремился к свободе письма, импровизации, прорыву из устоявшихся литературных жанров. Во второй части вся эта авторская вольница и начинается. Начинается и заканчивается. Роман этот Аксёнов завершить при жизни не успел. Заметим, однако, что приключения и фантастика второй части навеяны «славной школьной книгой «Кондуит и Швамбрания», написанной Львом Кассилем совместно с его младшим братом Осей». Аксёнов признаётся: «Очень мало осталось в памяти от этой книги, однако кое-что зиждилось…» С воспоминаний о «Кондуите и Швамбрании» вторая, приключенческая, часть книги и начинается.

Но мы как раз тут рассматриваем не фантастические повороты, не полёты творческого воображения писателя, которых в его книгах немало. Тема нашего разговора конкретна: Василий Аксёнов и Казань. И она, эта тема, шире одного романа, каким бы он объёмным и глубоким ни был, пусть и по большому счёту одночастным.

Не могу в этом отношении не вспомнить слова уважаемого Дмитрия Быкова, утверждавшего в предисловии к книге «Ленд-лизовские», мол, Аксёнов взялся за повесть о казанском детстве – единственном периоде его жизни, о котором не написано у него ни строки, если не считать гениальных «Завтраков 43-го года». И в том же материале: «…Он не прикасался к казанскому опыту военных лет не потому, что боялся растревожить рану, а потому, что берёг этот материал на крайний случай».