Литературно-художественный журнал - Журнал «Юность» №11/2020

Мужчины заметили, что на них смотрят, узнали Игоря и приветственно замахали, подзывая к себе.

– Давай подойдем к ним, – сказал он.

Анна достала из сумки зеркальце, поправила длинные золотисто-рыжие волосы так, что несколько прядей из пучка выпали на плечи, довольно улыбнулась и пошла за мужем.

– Мне рассказывали о том, какую интересную вы написали диссертацию, но умолчали, что вы женаты на самой красивой девушке Москвы! Мечта прерафаэлитов, – сказал Ян Маркович.

Голос у него был глубокий и приятный, как бордовый цвет его шейного платка. Кудри с проседью легли на выпуклый большой лоб, и он нарочно не убирал их, а иногда потряхивал так, что они спиралями катались по лбу. Маркович долго, не стесняясь, рассматривал Анну, как обычно разглядывают красивую картину.

«Голубой, наверное», – решила она.

Олег же, наоборот, смотрел украдкой, и от его взгляда у Анны по спине пробежали мурашки. При знакомстве он протянул ей руку и задержал Аннину ладонь в своей чуть дольше приличного. Она с опаской посмотрела на Игоря, но он уже увлеченно расспрашивал Марковича о его планах по поводу новой выставки.

– Я думаю, через год все точно удастся организовать. Мы сейчас стараемся вести себя тихо, живем в Ленинграде, точнее, в Пушкине, иногда по делам наведываемся в Москву, – рассказывал он чуть захмелевшим голосом. – У нас с Олежкой традиция, приезжаем на Ленинградский вокзал, берем такси и едем сразу в Сандуны мыться.

– А в Сандунах правда банщики посетителей до сих пор называют «ваше превосходительство»? – зачем-то спросил Игорь, и Анне стало за него стыдно.

– Ну, кого-то, может, и называют, а старого еврея и молодого русского афериста молча бьют по жопе веником. Простите, Анечка. Так вот, мы моемся, паримся, смываем с себя дорожную пыль, выходим на свежий воздух, снова берем такси и едем в «Прагу», обедать. А потом уже за работу можно браться.

– Официант, принесите два фужера для наших друзей и бутылку шампанского! – попросил Олег, голос у него был под стать глазам, чистый, довольно высокий, со следами простонародного выговора, от которого он, судя по всему, старался избавиться.

– И чем вы будете заниматься в Москве? – спросил Игорь.

– Составлять один очень интересный каталог. Хотя это громко сказано, в типографии в нашем положении обращаться опасно, поэтому будем печатать сами. Но много нам не надо, каждый экземпляр будет наперечет, чтобы к кому не надо в руки не попал, – объяснил Маркович.

– Помните, как у Галича:

– очень фальшиво напел Олег.

– Эрика берет четыре копии, а ксерокс значительно больше, – многозначительно произнес Игорь.

Он рассказал, что у него есть доступ к ксероксу в одном НИИ.

– В институте, где я недавно получил ставку, ксерокса нет, и слава богу. Но есть в дружественном заведении. Журнал копирования ведет чудесная старушка с голубыми волосами по кличке Мальвина. Я часто подкидываю ей халтуру, а она за это пускает к аппарату и как-то умудряется мухлевать с чернилами, за ночь успеваю сделать много важных дел.

– Будем иметь в виду, – сказал Олег.

Аня поморщилась, ее волновало, что Олег говорит с Игорем каким-то снисходительным тоном, хотя старше его всего на пару лет. Да и у мужа сейчас солидная должность в институте, на которую его взяли, хотя он только дописывает кандидатскую.

Когда Игорь попросил счет, Маркович энергично замотал головой, кудри пружинками забавно отскакивали от его лба, и Анна засмеялась. Олег уже не скрываясь разглядывал ее, а при прощании снова задержал руку. В этот момент Анне показалось, что ее завернули в большое ватное одеяло, и нет вокруг этих столиков, официантов в фартуках, нет Игоря, Марковича и даже самого Олега, есть только ощущение защищенности, как в детстве, когда папа вез ее, укутанную с ног до головы, на санках по засахаренной морозной Москве, до того как их выселили из квартиры и они навсегда поселились в Рыбинске. Аня больше никогда не видела такой белый, хрустящий снег, как тогда.

Через полгода Игоря арестовали. Когда его посреди ночи под руки выводили из их комнаты в общежитии, он оглянулся через плечо на Анну, засмеялся и начал напевать: «Эрика берет четыре копии… Вот и все!»

Тогда она поняла, что очень сильно любит его.

– Ты теперь соломенная вдова, – расплакалась Вера, когда узнала, что случилось с мужем подруги.

– Давай без этих деревенских клише, Вер, никто уже так не говорит, – отмахнулась Аня. Она терпеть не могла, когда ее жалеют. – Игорь теперь герой, диссидент. К тому же сейчас уже никого больше, чем на три года, не сажают, освободится – и уедем с ним в Америку.

Вера сочувственно покачала головой, она решила, что с горя у ее подруги поехала крыша. Когда-то Аня призналась ей, что тоже хотела поступить на филфак, но не прошла по конкурсу и поэтому оказалась на философском, где балл чуть ниже. С тех пор Вера стала искать любую возможность, чтобы с ней пообщаться. Она смотрела на гибкую, высокую, со вкусом одетую Аню и упивалась осознанием того, что прямо сейчас занимает ее место на кафедре славянской филологии. Дочка сельской продавщицы, которая по три километра пешком ходила в школу, добилась того, чего не смогла добиться эта столичная фифа. Вере было хорошо от этой мысли, но потом становилось за нее стыдно, и она старалась, как могла, угодить Анне: то перепишет за нее курсовую, то принесет банку ее любимых квашеных помидоров, которые закручивала Верина мать.

Анна тоже получала выгоду от их дружбы. Безотказную Веру можно было нагрузить просьбами, перед простоватой подругой она могла спокойно посплетничать об однокурсниках, поделиться тем, как видит Игоря на профессорской должности, а себя – в их большой, просторной квартире с ребенком и няней.

– Хорошо, что я не прошла на филфак, пришлось бы учительницей в школе работать, а после философского сам Бог велел дома сидеть, – виолу-шутку, вполусерьез рассуждала она.

А Вера, размякшая от фразы «не прошла на филфак», охотно слушала и поддакивала.

На следующий день после ареста Игоря Аня сидела на полу их семейной комнаты в общежитии, вокруг валялись скомканные вещи, горы бумаг, немного посуды и высокие стопки книг.

Она держала в руках самиздатовского Гумилева и вчитывалась в любимые стихи, прежде чем от них избавиться.

– монотонно произносила Анна и раскачивалась из стороны в сторону.

Глядя на нее, Вера подумала, не стоит ли вызвать неотложку. Она пришла помогать подруге собирать вещи, ведь из семейной комнаты теперь нужно было выезжать.