Литературно-художественный журнал - Журнал «Юность» №08/2020

Страшная догадка вспышкой пронзила его затуманенный мозг: он на кафедре, и ему сейчас выступать!

Его слегка озадачило, как это он умудрился из своей дворницкой квартиры со шлюхами очутиться сразу на кафедре. Он поспешил поправить галстук, но почему-то не сумел выполнить этого простого движения и разлепил глаза. Он обнаружил себя лежащим на железной койке с привязанными к раме руками, и к тому же в одних трусах. А вспышкой оказалась яркая желтая лампа, светившая прямо в глаза. С хрустом повернув шею, Вадик увидел ряды коек, на которых в трагических позах валялись раздетые тела. Все это смахивало не на кафедру, а на морг.

«Но мертвецов не привязывают к койкам!» – решил он и завопил. Открылась дверь, и возник довольный мордоворот в милицейской фуражке. «Нет, не кафедра», – понял Вадик. Он сказал:

– Начальник, пусти в сортир!

– Драться больше не будешь? – спросил мордоворот и развязал ремни.

По дороге к «очку» в его голове выстроилась версия: мирная встреча с милицией была просто бредом, в реальности все было намного хуже. Мент, ожидавший за спиной, проводил его к стойке, за которой сидели майор и медсестра.

– Гражданин Тараканов? – просопел майор. – Получите вещи и уплатите за сервис.

Ему передали одежду, документы, деньги. Мордоворот-дежурный последними протянул дипломат и обе дипломные работы с глубокомысленным замечанием:

– Недурно, гражданин Тараканов… Ваша вещица про шизиков и психов мне больше понравилась, чем сочинение гражданина Мухрышкина. Вместе пили?

– Рад, что вы остались довольны, – буркнул Вадик.

Он вдруг представил, как сержант с медсестрой всю ночь напролет зачитывались его дипломом, подобно Григоровичу с Некрасовым, когда те, обливаясь слезами, читали друг другу первый шедевр Достоевского, а потом помчались лобызаться, кажется, к Тургеневу…

– Побольше б нам таких интеллигентных клиентов, – сказала медсестра. – Если б еще вел себя приличней…

– Где тут ближайшая станция метро? – спросил Вадик.

– Ну, брат, чего нет, того нет, – развел руками майор.

– Ты где ж ты думаешь ты есть? – спросил сержант. – Ты есть в Загорске.

Так. Версия меняется. Значит, он все-таки попал на электричку, но проехал свою станцию.

Он взглянул в зеркало. Бросались в глаза глубокие красные царапины по всей правой щеке – следы когтей гарпий. Пересчитал деньги, оставшиеся от уплаты штрафа. Хватит на электричку и на цветы Муре Аполлоновне. Дудки, цветы он подарит Ольге: будет хороший повод объясниться напоследок. Сегодня или никогда…

– Заходите, всегда рады обслужить! – сострила медсестра вдогонку.

«И так всегда, – мрачно размышлял Вадик, прижавшись лбом к грязному стеклу электрички. – С адскими усилиями пробиваешься в университет, надеешься обрести там собратьев по разуму – вместо этого пять лет качаешь права с подонками и кретинами. Посвящаешь любимой женщине лучшие порывы души – и видишь только ограниченность и непонимание. Пытаешься, наконец, красиво вылезти из этого дерьма, рожаешь с муками нечто фундаментальное, достойное… твоего высокого предназначения… Чтобы, оценив твой труд, все поняли наконец, с кем имели дело… И попадаешь в вытрезвитель. И вместо радости и чувства полета жизнь приносит только страдания и боль…»

Именно боль. Страшную головную боль, и мутит к тому же.

– Я жду вас с нетерпением уже пятьдесят минут, – говорил профессор Оловянный, раздраженно пощипывая бородку. – Защита начинается через десять минут. Что вы имеете мне сообщить?

Кошмар, подумал Вадик: он забыл придумать отмазку!

– Случилась большая неприятность, – он сделал удрученный вид. – Вчера ночью мне внезапно пришлось уехать в Загорск.

– Странная причуда накануне защиты.

– …К знакомой медсестре. У нее большая неприятность… она попала в вытрезвитель.

– И расцарапала вам лицо…

– Да… то есть нет, лицо мне расцарапали только что, в электричке. Но, видно, внесли инфекцию, у меня поднялась температура, и я всю ночь не сомкнул глаз…

– Ухаживая за пьяной медсестрой, которая попала в вытрезвитель…

– Да.

Чтоб ты сдох, подумал он.

– Где ваш диплом? – спросил профессор. – Да не наклоняйтесь так близко, фу…

Кошмар, подумал Вадик: он выдает себя с головой!

– Видите ли, – удрученно продолжал он. – Дело в том, что второй экземпляр у меня не вполне готов…

– К черту второй экземпляр, давайте первый! – взорвался Оловянный.

Вадик грустно посмотрел себе под ноги.

– Э-э. Видите ли, дело в том, что и первый… он тоже не вполне…

Ему показалось, что Оловянный вот-вот сделает что-нибудь страшное со своей бородой. Пока тот готовился произнести нечто уничтожительное, он опередил:

– Но диплом в порядке, не переживайте, нужно только пронумеровать страницы, скрепить листы, внести исправления… и бог с ним, с титулом…

Профессор с минуту сверлил его взглядом. Потом сказал:

– У вас пять минут. Делайте что хотите.

Спускаясь по лестнице в библиотеку, где можно было спокойно поработать, Вадик решил, что не будет вносить никаких исправлений. А если придерутся, то заявит, что не согласен с ними. В конце концов, это право автора.

Связать страницы ленточкой оказалось не таким простым делом. Листы, специально купленные им вместе с обложкой для дипломной работы, кроме ленточки, были снабжены также дырочками для последней. Но в его работу входило еще объемистое приложение с выдержками из первоисточников и комментариями, а также длинная библиография: все это было напечатано заранее, на другой бумаге, и, соответственно, без дырочек. Теперь, перед самой защитой, он столкнулся с необходимостью продырявить около сорока страниц текста.

Для начала он воспользовался дыроколом. Но через несколько страниц убедился, что дырокол вместо положенных трех дырочек на полях делает только две. Он стал дублировать удар дырокола на каждой странице, но теперь дырочек становилось четыре, и он начал в них путаться. Наконец, он догадался класть бумагу под углом, на один «зуб» дырокола, и теперь получалось три дырочки, но, закончив работу и сравнив с другими листами, он нашел, что расстояние между дырочками его производства и, так сказать, заводскими не совсем одинаково. Почти, но не совсем.

Тогда он взял ножницы и проковырял отверстия, сделав их пошире. Тем не менее ленточка не хотела продеваться сквозь стопку из ста двадцати страниц, и ему пришлось нанизывать страницы по отдельности. Дело продвигалось долго и утомительно, и когда он наконец продел ленточку через первую дырочку в стопке, на часах была уже половина первого. «Бог с ним, – подумал он. – Мура еще не пришла, а без нее защита все равно не начнется». Он принялся за следующую дырочку, но не дойдя и до половины, чуть не разрыдался от злобы и отчаяния: продетый конец ленточки незаметно покинул первую дырочку. Его это просто подкосило.