Литературно-художественный журнал - Журнал «Юность» №10/2021

Покормили еще ерундой какой-то. Нет бы супа сварили или котлету какую дали. Сунули кекс сухой да чаю налили, даже лимона нет. Со злости чай три раза просила, ведь такие деньги за билет отдали, половину моей пенсии повышенной!

Напилась этого чаю, аж в ушах булькает. Дай, думаю, в туалет схожу. Дергаю за ремень, а отцепиться не выходит. И так, и этак. Соседка на меня и не смотрит. Стыдоба-то какая! Тут гляжу, напротив мужчина поддел как-то и отцепился. Я давай тоже за ним повторять, как в авиакружке показывали. Получилось.

В туалете с краном не разберусь никак. И так, и этак кручу – не получается. И тут как по волшебству вода сама полилась! Как так-то? Непонятно. Руки сушить тоже неясно где. Вижу штуку, на которой человечек нарисован. Страшно, конечно, вдруг нажмешь что, и самолет развалится. Я-то хоть на планере умею, а остальные?

Да и, честно говоря, на планере-то я лет шестьдесят назад летала, когда сын еще не родился.

Поднесла руки – как зажужжит! Испугалась, отдернула. Разозлилась: чего это я? Блокаду пережила, с парашютом прыгала, двоих детей родила, внуков выходила, в школе десять классов выпустила, а тут плошаю. Засунула руки внутрь, держусь.

Дверь толкаю наружу, а не открывается. Я уж затряслась: а вдруг останусь здесь до конца? Сердце колотится, таблетки в куртке, а куртка-то на полке!

Тут дверь открылась, а там соседка моя с девочкой:

– Миленькие мои, спасибо! – Я их чуть ли не целовать стала. Мамаша от меня шарахнулась только. Села я на место. А соседей все нет и нет. Уже снижение объявляют, а они не вернулись. От еды живот прихватило, что ли? Уж забеспокоилась.

Вернулись, плюхнулись на место. Мамаша злобно мне так:

– Могли бы предупредить, что дверь заедает!

Я молчу уж, стыдно.

Сели. В ладоши все хлопают, я тоже стала. Чудно так, пилот же все равно не услышит, нам еще на кружке рассказывали, что там у них изоляция полная.

Я так из Магадана как-то раз летела с журналистом. Мужчина приятный поначалу был, удостоверение всем показывал, вот нас и пустили к пилотам в кабину. Ух, как неприятно: смотришь, смотришь, а вокруг пустота, будто и не летишь вовсе, а висишь на веревочке и вот-вот сверху-то и отпустят. Я потом с журналистом этим сдуру коньяка и наклюкалась, а он мне все голову на грудь норовил пристроить – стыдоба-то какая, я ж от мужа летела вообще-то.

И сейчас от мужа лечу, да кому я уже сдалась такая… Ногами едва волочу, сил нет сидеть даже. А как только все встали, я тоже подскочила, аж про ногу свою забыла! Сумку взяла, куртку и вперед полезла. Куртку на ходу пытаюсь нацепить, да что-то как-то большая она мне. Сую руку в карман, а там денег нет! Украли, думаю, пенсию мою повышенную! А паспорт лежит. Да только не мой. Ой, и куртка не моя!

Потащилась я обратно, все ворчат, ругаются, чего это я возвращаюсь, а у меня же куртка там!

Подхожу к месту, глянь, а там мужчина паспортный стоит и куртку мою уже мнет. С пенсией!

Я и говорю:

– Давайте меняться.

А он и говорит:

– Ой, хорошо, что вернулись, а то у меня там ключи от сейфа, где деньги лежат.

Я про свою пенсию не сказала, еще неизвестно, сколько там у него в сейфе лежит, а у меня-то пенсия повышенная. Десять тысяч рублей, между прочим!

Выхожу из самолета, значит, а дочки нет. Думаю, ладно, надо дальше идти. Иду по коридору, иду, а ее нет. И на выдаче багажа ее нет. Звоню, а она не берет. Думаю, ну вот, приехала, называется. Я ж и адреса-то не знаю, как добираться.

А люди с сумками, радостные такие, все выходят и выходят. Взяла я свою сумку и потащила к выходу. Всех встречают, даже соседку мою вредную встречает мужчина с бородой, на моего-то в молодости как похож! Ух, как на него тогда вешались, я чуть со злости не лопнула, когда к нам одноклассницы его расфуфыренные притащились. Была у них первая красавица Роза, так она на встрече выпускников все танцевать его зазывала, а у Сенечки только зубы резаться начали, вот я и уснула прямо на стуле в углу. Потом два дня не разговаривали!

Видела я недавно ту Розу, не красавица уже совсем. Я, конечно, тоже не красавица, но хотя бы без палочки хожу, креплюсь! А то посмотрела бы, как она сейчас с той палочкой мужиков чужих танцевать бы потащила!

Как он там? Девять кошек накормить – это тебе не шутки…

А тут и мои подоспели. Сумку забрали, на такси ведут.

Подъезжает машинка желтая, их тут кутерьма такая! У нас-то дома все машины вразнобой, а здесь только белые, желтые, с надписями, и сигналят все, ругаются будто…

Выходит таксист из машины. Негр. Вот самый натуральный. Нет, я, конечно, знаю, что сейчас их вроде нельзя так называть, но как можно-то, не все же они афроамериканцы, а если он наш родненький, после Олимпиады родился, то как называть-то? Негр и есть. У нас, как сезон начинается, так сразу на пляжи выходит троица – все «Чунга-Чангу» изображают, с детками фотографируются. А жены их косички на набережной плетут и эти, как их там, дартсы… Мне эта мода нынешняя вот вообще не нравится, внучка тоже все ходит, а на голове черт-те что: виски выбрила, чисто новобранец. А она смеется только, говорит: бабушка, ты ничего не понимаешь, сейчас это самый писк. Да хоть рев, себя-то чего портить? Балахоны эти напялят, на ноги не туфельки, а спортивки, а потом удивляемся, что до тридцати в девках засиживаются. Вот поэтому я и не прабабушка еще.

Хотя… я-то свою косу как в двенадцать обкорнала, так больше и не отращивала. Голова от нее трещала, так тяжело было, да никто и не носил. Мне стрижку хотелось, вот чтоб как у всех. Я ж тогда не понимала еще, что стригутся так коротко, чтоб вшей не было. Не все же, как мы, жили… Мама-то как плакала! Нашла мою косу, убрала в сундук. Где тот сундук сейчас?

Чудно так, внутри-то ты все еще девчонка, которая тайком от мамы с парашютом сигает и на танцы бегает. А то, что глаза не видят, уши не слышат, ноги не ходят – так то чужое тело, не твое.

Разве ж мне так сложно в такси залезть? Разве ж мне может быть так сложно?

У водителя спрашиваю, вот чисто из вежливости:

– А вы откуда такой?

Дочка меня в бок толкает. Я отодвинулась.

Он и отвечает без акцента почти, получше наших-то:

– Из Уганды.

Я и спрашиваю:

– И как вам здесь, не холодно?

Дочка снова толкается. Места ей мало, что ли.

А он и отвечает:

– Да нормально, раньше было холоднее. Глобальное потепление, знаете ли.

А я говорю:

– А мне холодно. У нас в Крыму сейчас 18 градусов, знаете ли.

– А в Уганде 25.

– Тоже хорошо, да…

Едет он, едет. Мне дочка все про больницу говорит, а я понять не могу, чего это негру нашему женский голос подсказывает: налево поверните, направо поверните, там камеры, тут авария. Я не удержалась уже:

– Начальница ваша?

– Не понял?

– Ну кто вам объясняет, как доехать? Вы же не местный, тяжело, наверное…