Альманах - Крещатик № 95 (2022)

У Давида от прежней жизни остались только папины ложки и бабушкины салфетки, в которые они были завернуты. Иногда Давид доставал одну ложку, разглядывал рельефные украшения, ощупывал как слепец все изгибы. Однажды штурман застал его за этим и удивился, откуда у Давида «такая дорогая штучка, за которую любой ювелир отвалит кучу монет». И еще спросил, как это у него не украли?

Украли? Давид даже представить такого не мог. Где? В Толларпе? Зачем детям, запуганным погромом, оторванным от семьи, в деревенском детском доме в чужой стране, без знания языка воровать серебряные ложки? В дороге он не выпускал чемодана из рук, просто боялся потерять, о ворах даже не думал. В Упсале они все – 15 мальчишек и женщина – директор, завхоз и воспитатель в одном лице, тоже беженка, относились очень бережно ко всему домашнему , что удалось провезти и сохранить. Один старший мальчик сказал Давиду, что такие приборы называются «фамильным серебром» и передаются из поколения в поколение. Может быть, папа потому положил их в чемодан.

Они вышли на балкон, Борис закурил, а Давид просто смотрел и вдыхал морозный воздух.

– Почему ты выбрал ее? – спросил Борис. – Есть много хороших еврейских девушек, у Раи здесь подружка живет, могу познакомить.

– Я не выбирал, – Давид не ожидал такого разговора. – Так сложилось.

– Ты в ней уверен?

– В чем? – не понял Давид.

– В том, что она тебе никогда не скажет: «проклятый еврей».

– Уверен. Она не скажет!

– Помнишь Генриха?

Генрих был их товарищ по детскому дому. Его мать, немка, бросила мужа-еврея и полукровку-сына ради национал-социалистической идеи, когда мальчику было лет пять.

– Были и другие, которые спасали, – ответил Давид.

Они ехали домой в ночном автобусе, Айна спала у него на плече, и Давид старался не шевелиться, чтобы не потревожить ее сон.

Воскресенье, 18 декабря

Вчера, в субботу, Айна была на концерте. Сначала ученики театрального отделения показывали разные сценки из жизни школы. В одной из них Давид аккомпанировал на пианино, а потом играл в оркестре на кларнете, потом соло. После концерта один из одноклассников сказал Айне: «А твой парень молодец, хорошо играет». Оказывается, не только сестры Сван и другие девочки из класса, но и парни тоже наблюдали за их с Давидом дружбой. «Твой парень» – она не сразу поняла, что одноклассник имеет в виду.

Сегодня у нее выходной, они идут гулять на Юргорден. Давид уже ждет ее у моста, Айна увидела его в окно столовой.

Она перебежала дорогу, услышала, как за спиной прогрохотал трамвай.

– Здравствуй, Давид!

– Здравствуй, единственная!

Айна смутилась:

– Опять ты! Я не единственная.

– Тебя так зовут. Айна. Единственная. Твои родители знали, как тебя назвать.

– Это бабушка меня назвала. Может быть, потому что знала, что других внуков уже не увидит. Я ее не помню совсем, помню только кровать и желтую руку, которую мне велели пожать. Не знаю, сколько мне было лет, года три, наверное.

Они перешли через мост и пошли по аллее вдоль главной улицы. Сегодня прогулкой руководила Айна, это были ее места, не знакомые Давиду. Айна решила, что сначала они погуляют, а потом пойдут погреться в какой-нибудь музей, на острове было много музеев. Народ шел по слегка заснеженной улице, небо было ясное, и даже зимнее солнце показалось на время.

– Расскажи, как ты жила до отъезда, – попросил Давид.

– Особо нечего рассказывать. Мы жили в Карелии. В какой-то день прибежал к нам человек из другой деревни с криком: «Русские идут». Отец пришел с работы рано, мы стали собирать вещи – я с мамой одежду, отец с дедом остальное, что нужно. Вся деревня бегала, все кричали. Потом на телегах поехали куда-то на станцию. Дальше в поезде. Дорогу я помню хорошо, потому что это событие было. Я раньше никогда из деревни не выезжала. Вдруг свист страшный, поезд встал, все выбежали, побежали в ближний лес. А над поездом самолет низко-низко. Я первый раз и самолет видела, и поезд. А потом как бабахнет, это русские бомбы скинули. Потом мы жили в Хельсинки в длинном доме, много чужих людей в одной комнате. Дед говорил, что это бывшая казарма солдат русского царя. А потом сказали, что всех детей надо отправить в Швецию…

– А еще раньше? Как вы жили до войны, в деревне?

– Как все в деревне живут. После бабушкиной смерти у меня появился братик, который все время орал, мама носила его на руках, укачивала, но он все равно умер. Потом появился второй, он тоже все время болел. Я бегала с другими детьми, не помню, чтоб кто-то спрашивал, где. У меня был дед, старый русский солдат, инвалид. Он ходил с трудом, сидел у себя в сарае и вырезал всякие штуки из дерева. Ложки и деревянную посуду на продажу, а мне и моим приятелям он вырезал свистульки, – Айна помолчала.

– Да, еще у меня были тетки, две мамины младшие сестры, но они жили в городе в работницах. Приезжали на праздники. Они были сильно младше мамы. Я из дедовых историй очень немногое помню. Он молоденьким за какую-то провинность в тюрьму попал, потом в армию солдатом пошел, и один генерал взял его слугой. Генерал этот в Петербург приехал к семье, и у его жены прислуга была финская. Бабушка моя. Они только год прожили, и война началась. Первая мировая. Дед со своим генералом на войну ушел. Бабушка уехала в Карелию к родителям рожать мою маму. А там опять стала война. Он к бабушке добрался, когда маме уже лет пять было…

– Дед меня любил, позволял раскрашивать петушков, рассказывал разные истории. Иногда даже брал на колени и пел мне песни по-русски. Это были счастливые минуты.

Айна замолчала, Давид остановился, приобнял ее за плечи. Она постояла, прижавшись носом к его плащу, потом повернулась, и они пошли дальше.

– Знаешь, – сказала она, – каждому ребенку надо, чтоб его иногда сажали на колени.

– Знаю, – ответил Давид, – и чтобы обнимали, и по головке гладили.

Давид вдруг нагнулся и поцеловал Айну в лоб. Так делала когда-то сестра Чештин. Айна обняла его за шею и прижалась щекой к его щеке, и они стояли так, пока прохожие их не затолкали.

В воскресенье на Юргордене всегда много гуляющих. В хорошую погоду по центральной улице идут целые толпы: семьи с детьми, пожилые пары, хохочущие гимназисты, няни с колясками, туристы и прочие. Сегодня погода была не самая лучшая, но для середины декабря довольно тепло, и народа хватало. Айна и Давид прошли уже мимо музея Северных стран; мимо кладбища, где хоронили моряков и всех, связанных с морским делом; мимо выставочного зала. На углу переулка, где напротив друг друга располагались два парка аттракционов, продавали сосиски и воздушные шары. Чуть подальше стоял фотограф со своей треногой. Здесь в переулке было особенно много народу, крики, смех, детский плач, треск моторов и скрежет металла мешались в праздничный гул.