Альманах - Крещатик № 93 (2021)

На широком боку панельного здания, чуть потёртый временем, красовался мурал – зелёное жайляу [6] Жайляу – летнее пастбище. в окружении тех же гор, юрты и бегающие ребятишки.

– Что ж ты промолчал?

– Да-а, – он махнул сигаретой. – Они вроде казахи были, а я казахского не знаю. Подумал, не поймут меня, неловко будет.

Ещё затяжка. Сегодня он курил больше обычного.

– А сейчас вот… думаю об этом.

Они спустились в подземный переход, и стало заметно тише. Только раздавался из динамиков негромкий перебор на домбре.

– Ну, в следующий раз не промолчишь. Теперь-то что поделать.

– А ты? Ты-то зачем всем этим занимаешься?

Малик пожал плечами.

– Я всё никак понять не могу, какая тебе в этом выгода? Россказни про сбор историй – это же просто отговорка.

Бродяга остановился.

– Я просто хочу принести хоть какую-то пользу миру. Хочу знать, что жил я не зря и хоть кому-то сумел помочь. Такое объяснение сойдёт?

Хан оглядел его. Окурок в зубах уже прогорел до фильтра. Прожужжала над головой пронёсшаяся сверху машина.

– Да, кажется, понимаю. Ты странный человек, я это уже говорил.

Бычок полетел в урну, из пачки извлеклась новая сигарета. Проснувшийся город отряхивался и набирал обороты.

Ещё на подходе к церкви Малик увидел лежащее у ворот тело. Даже разглядел лицо и узнал давешнего дворника.

– Смотри, там человеку плохо.

– Бродяга, – Костя положил ему руку на плечо. – Вмешаешься – будут проблемы. К тому же ты можешь сделать только хуже.

– Я только вызову скорую.

Хан кивнул и выплюнул сигарету.

– От тебя другого не ждал.

Малик его не услышал. Он уже подбежал к дворнику, обнаружил, что тот ещё дышит, хотя и с огромным трудом, с натужным свистящим хрипом и судорожными корчами. Посиневшие руки хватаются за горло, выпученные глаза уставились в небо.

Он понятия не имел, что с ним. Вытащил телефон, набрал скорую. Гудки. Долгие. Надсадный хрип. У несчастного закатываются зрачки.

– Слушаю вас.

– Скорая? Нужна помощь, здесь человек…

– Дай-ка.

Хан вырвал у Малика телефон, поднёс к уху, зажал плечом. Присел на колено, приложил два пальца страдальцу к пульсу.

– Астматический статус. Тяжёлый. Да. Не знаю, – он спокойными движениями расстегнул мужчине ворот. – Момышулы – Ташкентская, по нижней стороне, возле церкви. Да. Я знаю, что делать.

Он сбросил и передал трубку Малику. Пошарился по карманам мужчины, вытащил баллончик со спреем, встряхнул, побрызгал в раскрытый рот.

Не у него ли только недавно тряслись руки и дрожал голос?

Константин закончил и тяжело опустился на землю. Дворник продолжал задыхаться.

– Это всё? – Бродяга недоумённо и недоверчиво уставился на него.

– Всё, что в моих силах. Дальше от медиков зависит. И от Него, – он ткнул большим пальцем в сторону церкви. На лбу блестели капли пота.

Спустя некоторое время они сидели на скамейке во дворе Хана. Бродяга смотрел на небо, Костя нервно дымил выпрошенной у фельдшера сигаретой. Его трясло.

Костя затянулся. Малик шмыгнул носом.

Из подъезда вышел рыжий мужик с набором инструментов в руке, подозрительно глянул на них, подошёл к припаркованному рядом «Запорожцу». Разложил инструменты, открыл капот и стал ковыряться в потрохах автомобиля.

Малик почесал затылок. Костя кашлянул.

– Ты, кажется, хотел услышать историю, – он наконец прервал молчание. – Сейчас ты её услышишь, – он затянулся, надолго, со вкусом. Выдохнул дым: – Так, вот, жил в нашем городе один студент медицинского. Готовился, значит, в хирурги. И однажды поехал он к своему дальнему родственнику на какой-то там праздник, уже не помню. Началось там, как обычно, веселье, все нахрюкались… И один, кхм, дальний родственник дальнего родственника по ошибке глотнул уксуса.

Мотор «Запорожца» взревел, поурчал пару секунд и утих. Мужик матернулся и полез под машину.

– Началось, в общем. Все паникуют, студентик подбегает к нему, видит – ожог гортани, отёк, воздух не поступает – всё, край! – он взмахнул рукой. – Там бы и загнулся, но студентика обучил один… умный профессор т-тра… трахеостоме. Ну, он по сторонам огляделся, взял ручку, наспех обработал водкой, ну и… – Хан сжал кулак и сделал резкое движение вниз.

– Получилось? – Малик был восхищён. Он такое видел только в фильмах.

– Получилось, – протянул Костя. – Мужик выжил. А через полгода подал на студента в суд.

– За что?

– За то. Там приготовления были кое-как проведены, у него голос изменился, и вообще, у этой штуки масса сопутствующих… Короче, в суде меня оправдали, но с последнего курса выгнали. Во-от. Помог, называется.

Снова раздался рёв мотора, потом скрипящий визг и вновь – тишина.

– Но человека-то спас.

– Спас, – Хан встал со скамейки, выбросил бычок в урну и повернулся к Малику. – Ладно, Бродяга, я пойду. Не знаю, как тебя, а меня вот… трясёт, – он запахнул пиджак, огляделся.

– Удачи тебе. Я как-нибудь ещё зайду.

Они попрощались, и Костя пошёл к себе – писать картину, а Малик – в сторону выхода со двора, по своим делам.

Эту историю точно следовало записать.

Новый день принёс с собой новое дыхание осени. Посмурневшее небо наливалось свинцом, с деревьев осыпалась жёлтая листва, холодный ветер норовил забраться под одежду.

В такую погоду всегда хотелось пить.

Константин Хан смотрел на церковь и курил. Дворник во дворе подметал разноцветный мусор, сгребал в кучи, долго стоял, разгибаясь и поглядывая на бледное солнце.

Увидев Хана, он прервался и пошёл в сторону сторожки.

«Что, опять прогонять будет?» – думал Костя, наблюдая за приближающимся кистером. В руках у него не было метлы, зато был увесистый с виду пакет.

О нет.

Он подошёл к Хану, снял с руки перчатку и протянул ладонь. Широко улыбнулся.

– Спасибо тебе, дружище! Прости, я-то думал, ты алкаш какой, а ты нормальный мужик! – он закашлялся, когда Костя выдохнул дым. Протянул ему пакет. – Я… это… купил тебе вот.

Хан глянул внутрь и убедился в своей догадке. Бутылка коньяка, явно дорогого. Красивая этикетка на контурной бутылке, розовая акцизная марка на фигурной пробке…

«Ублюдок».

Улыбка дворника была искренней, а вот на лице Хана застыла резиновая гримаса. Он даже не заметил, как рука сама собой вцепилась в ручку пакета, и пальцы накрепко сжались, отказываясь отпускать драгоценный подарок.

Хотелось пить.

«Лучше бы ты там сдох».

Дают – бери. Это совсем не та бодяга, которую он обычно пил.

Он попытался было вежливо отказаться, но язык не слушался. Дворник отпустил пакет, и тот повис в руке приятной тяжестью.

От него и похмелья, наверно, не будет. Он ведь медик, он знает – иногда можно.