Альманах - Крещатик № 92 (2021)

Так вот сейчас с Хези говорил почти точно такой же парень, который когда-то резал у ворот гимназии на Керен Каемет за деревьями лицо того старшеклассника крест-накрест половинкой бритвы. А может быть, он и был тем самым парнем, подрос немного – и вот занялся взрослыми мужчинами. Нафталий редко кого ненавидел, он жил в равновесии с жизнью. Но вот про таких он прочитал в пятнадцать лет чужие слова, которые запомнил: «За то и я посмеюсь вашей погибели; порадуюсь, когда придет на вас ужас».

Хези выглядел не так уверенно, как выглядел еще десять минут назад. Хези казался раза в два больше этого парня с темным правильным лицом и высокими бровями, но дела это не меняло. Парень походил на посланца дьявола, отдыхавшего на вытоптанной молодежью опушке леса на другой стороне шоссе.

Йойо взял Нафтали под руку и отвел в сторону, тихо твердя: «Не твое дело, не лезь, это их дела, смотри лучше, какая баба сладкая», – он кивнул на хозяйку с таким видом, будто бы понимал в женщинах. Он вообще, по мнению Хези, был девственником, этот Йойо. Да и Нафтали наш, если говорить честно, тоже не отличался большими победами над женщинами, хотя, взглянув на него, и можно было с ходу решить, что вот он, «победитель и соблазнитель». Но где все эти побежденные штабеля девчонок, где?

Они отошли от переполненного и перетянутого брезентовыми ремнями грузовика, и встали возле Мусы, который привычно курил в костистый кулак. Чуть в стороне, прямо под солнцем, сжимая в полной руке сумочку с кошельком и косметикой, одиноко стояла хозяйка всего этого добра в грузовике, она не понимала происходящего, но не форсировала события. Медлительная женщина в бежево-розовом теле, такие женские тела ценят местные знатоки искусства любви. И не только местные, заметим. Муж ее был военный, его сейчас здесь не было.

На каменистой обочине стояла дорогая машина белого цвета, в ней сидело трое парней, подстриженных под того, который разговаривал с Хези. Парни были нервные, похлопывали в такт музыке, игравшей в машине. Их настороженные лисьи взгляды скользили по поверхности этого полугородского пейзажа, не задерживаясь ни на чем, не цепляясь ни за что. Они чего-то ждали, какого-то знака от того парня, который что-то втолковывал Хези. Тот слушал с понурым видом, никогда Нафтали его таким не видал. Это настораживало. Водитель белой машины с тонкими чуткими гибкими руками смотрел перед собой, изредка поправляя свои короткие черные волосы. В зеркало он не глядел, он все знал про себя и так, погонщик посланника сатаны, есть такая профессия в Иерусалиме, по слухам. И сегодня тоже, и не только там.

При чем здесь сатана, спросите? А потому, как говорили когда-то здесь неподалеку, «ноги их бегут ко злу и спешат на пролитие крови», вот почему.

Пейзаж в новом Рамоте был назван полугородским, потому что с одной стороны шоссе шла стройка, все гудело, шумело, двигалось. А с другой стороны стоял густой лес с темным нутром. По стволам сосен струилась смола. В этом лесу, по окраинам его, гуляли по субботам молодые религиозные ребята в белых рубахах с длинными рукавами, черных брюках и черных башмаках, они отдыхали от обучения.

Через несколько минут Хези, наконец, расстался с тем парнем, который потрепал его двумя пальцами, указательным и средним, по левой щеке на прощание, и они разошлись. Белая машина с гостями уехала, выбравшись мощным рывком с обочины, разбрасывая по сторонам щебень и облака пыли. Давай, погонщик сатаны, давай.

Хези вернулся к своим рабочим, вид у него был смущенный, что ли. Хозяйка, увидев, что загрузка благополучно завершилась, все в сборе, зашла в парадную и вынесла большой мягкий тюк в пикейном покрывале. «Закиньте, мальчики, в кузов, уж в новом доме достираю, а вот ваше кровное, заработанное», – она все передала Хези со словами: «Я поеду сама, мальчики, покажу вам дорогу, а там уже будет окончательный расчет между нами». Звучали ее слова двусмысленно, женщина, якобы, совершенно не обращала внимания на все это.

Мальчик, лет четырех с половиной, игравший с камешками в сторонке, подбежал к ней, доверчиво взял маму за руку и посмотрел на нее с любопытством. Женщина посадила ребенка на заднее сиденье, дала в руки подушку с семейной кровати, сама проворно уселась, подобрав легкое цветастое платье, за руль белого «форд-эскорта» и покатила на третьей скорости в Гиват Царфатит, где они купили с мужем четырехкомнатную квартиру. Дорога была близкая, звенящая, успели вдохнуть и выдохнуть, победили свет, и уже приехали на улицу Хагана, вот она летит вверх к дому номер 2, седьмой этаж, правая дверь от тесного лифта.

Хозяйка уже ждала на месте, ребенок катал красного цвета посвистывавший паровозик по чисто отмытой плитке гостиной. Тюк с бельем покорно лежал посередине ванной, ожидая стиральной машины, которую занес Муса на горбу, прихватив ее брезентовыми ремнями. Он вытер лицо чистой тряпкой, принесенной из дома, попил воды из-под крана и ринулся обратно к машине. Нафтали принес коробку с посудой, держа ее как свадебный подарок. Гладкая хозяйка со слипающимися от соков розовыми губами, состроила ему глазки, пытаясь растопить его суровое сердце. Его огорчало, что женщины думали о нем, как о неприступной крепости. «А я на самом деле вот он, Нафтуль, как меня называет сестренка, Гарц, готов к любви, открыт для связи», – и не было ему ответа на эти призывы. Очень жаль. Переживем.

Двухдверный холодильник принес пешочком Нафтали, в лифт эта махина не влезала. Мелкие шаги, Муса страховал. Вздыхал вместе с Нафтали: «Осторожнее, парень, еще две ступени и поворот». Лестница была узкая и тесная, как вход в счастливую и лучшую жизнь. Хези функционировал сегодня не лучшим образом, понять его поведение можно было легко. Он был унижен, раздавлен, не понимал и не знал, что с ним происходит. Отца возле него не было, совет дать ему не мог никто. Голова его раскалывалась от напряжения, разве до этих коробок и шмотья ему было сейчас? Он ходил взад и вперед по быстро освобождающемуся кузову родного грузовика. На лице его можно было без усилий увидеть оттенки отчаяния.

Мама Нафтали была особой женщиной. Она ревновала его к разговорам с отцом по-русски под водку, селедку, картошку. Ну, не ревновала, а завидовала. Всех своих детей она очень любила, но вот средненького обожала особо. Она старалась говорить с ним на тех трех языках, которые знала хорошо. Вот он уже умытый, выбритый, сказавший все слова утренней молитвы, одевается привычными движениями армейского робота. Отец его еще в синагоге, еще темно за окном. Нафтали одет, проверяет форму, осматривает русский, личный, с каленым стволом, автомат, с которым всегда приходит домой, проверяет щеки на чистоту бритья, приглаживает ладонью волосы. Мама останавливается в дверях, облокачивается о косяк, босая на холодном полу, красивая, немолодая уже женщина с гладкой прической, и говорит по-английски: «Иди поешь, все готово. У меня к тебе просьба, Нафтуль, большая. Я прошу тебя помнить всегда, что у Ахмада тоже есть мама, у нее тоже болит сердце за сына, помни об этом, обещаешь? Всегда».