Альманах - Альманах «Российский колокол» № 4

пытался где-то человек
все звезды сосчитать,
стремясь за свой короткий век
хоть как-нибудь понять,

что значит этих тысяч звезд
движенье, что кругом
уже давно наш небосвод
все кружит день за днем.

И как же в голову пришло
кому-то и когда,
что наше солнце среди всех –
такая же звезда?!

Земля – единственный пока
наш старый общий дом
среди других планет и звезд,
разбросанных кругом,

и мы в бездонной пустоте
куда-то вместе с ним
на нашей маленькой Земле
за годом год летим…

И, разорвав препоны всех
устоев и основ,
рождались мысли иногда
о множестве миров,

в бескрайней черной пустоте
укрытых тут и там
среди туманностей и звезд,
что ночью светят нам.

И что оттуда кто-нибудь
в свой судьбоносный час
в конце далекого пути
здесь сможет встретить нас.

А кое-кто еще порой
мечтал и сам дерзнуть,
к иным мирам отправив свой
корабль в далекий путь,

лишь в бесконечный тайн рудник
среди Вселенной всей
он своим разумом проник
и алгеброй своей.

И вот в наш двадцать первый век,
что на дворе, когда
подобно птицам человек
летает без труда

и свои дерзкие мечты
он воплотить сумел
и до бездонной высоты
иных небесных тел,

что видел в небе по ночам,
теперь он смог достать,
и наконец-то теперь сам
он смог там побывать.

И хоть теперь уж человек
летает в космос сам,
но вот в наш двадцать первый век
насколько ближе к нам

стал космос и вся бездна звезд,
рассыпанных кругом,
где мы со всей нашей Землей –
частица пыли в нем?

И что еще нас может ждать
при встрече где-то там,
в холодной бездне среди звезд,
что светят по ночам,

где даже время прежний свой
подчас меняет ход
и за мгновенье вечность вдруг
проносится вперед?

Как любопытен человек
и хочет все узнать,
и даже то, что до сих пор
не в силах он понять!

И те догадки, что сейчас
всему наперекор
за сотни лет дошли до нас
еще с тех давних пор,

когда лишь только человек
в начале всех начал
врата в далекий трудный путь
в науке открывал,

быть может, их достали вновь
из старых сундуков,
где те пылились, словно хлам,
в течение веков

недаром, и теперь они
повсюду там и тут,
нам наконец-то в наши дни
свет истины несут?

А может, правда, что на нас
не только солнца свет,
но и движение всех тех
созвездий и планет,

что в ночном небе тут и там
рассыпаны кругом,
лишь как, пока не ясно нам,
влияет день за днем?

А в бездне, что во тьме ночной
разверзлась в тишине,
в холодном свете звезд, порой,
казаться стало мне,

что звезды, что ночной порой
мерцают и горят,
чуть слышно вновь и вновь со мной
о чем-то говорят.

Но чувства, что у нас у всех
всего как будто пять
загадок, что и в наши дни
кругом не сосчитать

еще пока что до конца,
открыть не могут нам,
и мы в догадках до сих пор
блуждаем тут и там.

И космос, как бывает вдруг,
мне кажется, подчас
не только где-то там вокруг,
а прямо внутри нас.

Среди других картин в музеях
порой часами я готов
смотреть на женские портреты
работы старых мастеров.

Природа здесь свои творенья
явила, видно, неспроста,
и вот теперь как наважденье
волшебных линий красота

порой пленяет безнадежно
тех, кто однажды в свой черед
лишь невзначай, неосторожно
к картине ближе подойдет.

А ведь когда-то губ лобзанье
кому-то довелось вкушать
и пить пьянящее дыханье,
и эти плечи обнимать…

И вот лишь эта тень с портрета
глядит себе куда-то вдаль
и за немой игрою света
скрывает легкую печаль.

Пора жестоких лихолетий
и бед без меры и числа
очарованье тех столетий
с собой навечно унесла.

И, как один поэт заметил,
взамен любви земной пока
лишь только нам на этом свете
остались вера и тоска,

остались горечь и тревога,
и эта серая печаль,
и жизнь, как долгая дорога,
что нас ведет куда-то вдаль.

И мы – как грустный серый табор,
что все бредет себе вперед,
куда – и сам не зная толком,
всю свою жизнь, за годом год.

В каком грядущем поколении
скупая жизнь кому-то вновь
за это долгое терпенье
вернет надежду и любовь?

Когда-то вновь и без сомнения
вернет кому-то, а пока
хватило б сил нам и терпенья,
дорога наша далека…

В лесу, что лишь только
проснуться успел,
порхал мотылек,
что сюда прилетел,
покинув свой дом,
где порою ночной
повсюду царят
тишина и покой.
Он, радуясь яркому солнцу,
как мог,
порхал безмятежно
с цветка на цветок,
пыльцу, словно манну,
вкушая порой,
ее запивал он
прохладной росой.
Внезапно, качаясь
на ярком цветке,
жужжанье услышал
он невдалеке.
Под ношей тяжелой,
что только могла
с собой унести,
пролетала пчела.
– Ты что? – вслед пчеле
громко, как только мог,
с цветка своего
закричал мотылек.
– Да ты оглянись
на мгновенье кругом,
ведь что видишь ты
в этом улье своем?
А здесь солнце светит
и птицы поют,
какие цветы
на поляне цветут!
Бросай ты свой мед
и давай же скорей
прохладной росы
хоть немного попей,
а после со мной, –
продолжал мотылек, –
летим кувыркаться
с цветка на цветок!
Ведь жизнь пролетает
так быстро у нас,
и дорог нам каждый
оставшийся час!
– Ах, если б работу
я бросить могла, –
в ответ мотыльку
прожужжала пчела. –
Уж кем установлен
порядок такой,
что всю свою жизнь
остается пчелой
пчела, что всю жизнь
день за днем напролет
из леса в свой улей
таскает свой мед?
Вот ты безмятежно
порхаешь кругом,
не зная забот
никаких ни о чем.
А будет нужда,
то и стол ты, и дом
сейчас же отыщешь
под каждым кустом.
А я проживаю
недолгий свой век
лишь только затем,
чтобы съел человек
весь сладкий мой мед,
что с нелегким трудом
всю жизнь собираю я
в улье своем.
А если б я стала,
как ты, мотылек,
с утра кувыркаться
с цветка на цветок,
то все бы подумали:
ну и дела!
Как, видно, совсем уж
свихнулась пчела!
Ах, кто бы в порочный
порядок вещей,
что всем миром правит,
вмешался скорей!
И пчелы, что заняты
в улье своем
тяжелой работой
и ночью и днем,
как бабочки, дружно
пустились кругом
порхать безмятежно,
забыв обо всем.
А если и нет,
хоть на маленький срок
глотнуть бы нам, пчелам,
свободы глоток!
Но нет, никому
нету дела до пчел,
и кто бы, однако,
в наш век ни пришел
порядком вещей
в свой черед управлять,
все так же кругом
повторится опять.
Ломать неизменный
порядок вещей?
Да проще на все это
плюнуть скорей!
Ведь если ты что-то
изменишь не так,
молва пронесется:
какой же дурак!
Мол, только все напрочь
испортил кругом,
ни уха ни рыла,
не смыслит ни в чем.
Нет, лучше, как прежде,
прорехи латать,
что где-то кругом
вылезают опять.
Быть может, конечно,
порядок не тот,
все как-то не так
в нашей жизни идет.
Но это же все
не по нашей вине,
к тому же у нас
образцовый вполне
порядок, который
какой-то не тот,
и сбоев пока еще
он не дает.
А пчелы, как им
ни бывало ни в чем,
влачат свою жизнь
в этом улье своем
как прежде, всю жизнь,
день за днем напролет
без устали в улей
таскают свой мед…
Однако давайте
представим, что вот,
как это ни странно,
пришел в свой черед
и стал этот старый
порядок менять
инкогнито, что
нет нужды называть.
И пчелы, свободы
глоток за глотком
набравшись как следует
в улье своем,
давай меж собой
день за днем обсуждать,
как им дальше жить
и что нужно менять.
Ведь вон на лужайке
лесной мотылек
все лето порхает
с цветка на цветок
без всяких забот
день за днем напролет,
вот только неясно,
откуда берет
себе пропитанье
при жизни такой,
вели разговор
пчелы между собой.
Но что-то не ладится
дело у пчел,
уж в улье за месяцем
месяц прошел,
и как ни пытались
и эдак, и так,
но все что-то им
не исправить никак
сложившийся старый
порядок вещей:
в чем дело – никак
не поймут, хоть убей.
Одни говорят:
– Дело, видимо, в том,
что все мы свой мед
в общий улей сдаем.
Пчела, что весь день
собирает свой мед,
и трутень, что рядом с ней
в улье живет
всю жизнь, и ведь как
ни бывало ни в чем
свой мед получают
за общим столом.
Пора прекратить
беспорядок такой
и выкинуть трутней
из улья долой.
Другие кричат:
– Может, мы кое-как
свой мед собираем
и в улье бардак?
Все будет как надо,
и дело пойдет,
коль будет у нас
голова-пчеловод.
Быть может, и так,
только где его взять?
Поди-ка найди,
это легче сказать…
Мне тоже, читатель,
как это ни жаль,
никак не удастся
из басни мораль
извлечь, так не будь же
ко мне слишком строг,
хоть сказка и ложь,
да содержит намек.
Намек, что и сам
без труда ты поймешь,
когда до конца
эти строки прочтешь.
Черту подводить
в конце басни такой,
пожалуй что, нам
еще рано с тобой…