Коллектив авторов - Традиции & авангард. Выпуск № 4

Он растёт, но никак не вырастет. К двадцати —
слишком мал ещё, чтобы ставить кому в пример.
Он встаёт из окопа, падает и летит —
слишком маленький, чтобы в жизни заметить смерть.

Нас хватает.
Выжить. И жить. На всё.
И на всех, конечно же,
даже кошек.
Всё, что в руки падает, мы несём.
Бог о нас заботится.
Он хороший.

Мы хотели строить —
и рубим лес.
Мы его не насмерть, а как у Крузо —
чтоб живое.
Долгое.
Чтоб воскрес
всякий, кто встречается с Иисусом.

Каждый шаг шагает за свой режим.
Обниматься в паузах.
Это мило.
Нас хватает.
Выжить. И даже жить.
Помолись, чтоб надолго.
Чтоб хватило.

Мальчик глотает косточки, слопал их полгорсти:
«Яблоньки, сливы, вишенки будут во мне расти».
Щедро запил водицею – будет фруктовый сад,
Коник – сухая палочка скачет за палисад.

Мальчик в рубашке новенькой чинно заходит в класс,
Учит уроки затемно. Холодно. Свет погас.
Сад прорастает медленно. Только бы не простыл —
Чаще молчащий, Ванечка кажется всем простым.

Спят по тетрадям веточки будущих птичьих гнёзд.
Маме тревожно: «Сынушка, это же не всерьёз?»
Ваня смущённо супится, прячет в карман эскиз.
Папа всё шутит: «Полноте! Было б… Чего закис?»

Мальчик глотает озеро – хочет вместить весь мир.
Время шуршит колёсами. Сел как влитой мундир.
Плачут в дому родители, ждут за письмом письма.
Пенною брагой вишенья льётся в окно весна.

Где-то в степной окраине вырос фруктовый сад.
Дома молчат – мальчишечка тот не пришёл назад.
Сад по весне невестится, осенью жжёт костры —
Мальчик, глотавший косточки, не был таким простым.

Маленьким думал:
«Вырасту – спать не буду».
Очень хотел сидеть за столом со всеми.
Юным – уже сонливей,
но всё про удаль:
песни, костры, гитары, велосипеды.

Несколько лет. Ну, вырос.
Большой, как надо.
Хочется спать сильнее, до всех дисфункций.
…Только теперь, мне кажется,
я отгадан:
вырасти – это значит хотеть проснуться.

По-апостольски просто,
По-мальчишьи боясь,
Шла за мной по погосту
Граченогая грязь.

И, крещато касаясь,
Красноталых ветвей
Я подслушивал завязь,
Воскресал и мертвел.

Прорастало пространство
В изболевшийся снег —
Предвесенствуй и странствуй,
Скрип шагов и телег.

…Март шумит на задворках,
Раскустившийся вволь.
Распускается колко
Предпасхальная боль…

Кате читали Пушкина. Сказки смеялись папиным.
Катя просила заново. Катя просила все.
В эту весну, как водится, Катины щёчки в крапинку.
Папу куда-то вызвали. Носит дрова сосед.

Катя читает Пушкина. Строчки смеются папиным.
Буквы трясутся папиным, прыгают в жёлтый лист.
Папа играет с пушками. Катя скребёт царапины.
Катя рисует длинное: «Папа – артиллерист».

Папу рисует с пушками. Думает, что для Пушкина.
Мама молчит стеклянная, смотрит сквозь дочкин лоб.
Катю кладут у бабушки. В доме огни притушены.
Мама качает шарфики, хочет идти в окоп.

Катя читает Пушкина. Сказки молчат и хмурятся.
Кто-то походкой папиной Катю ведёт гулять.
Кате качели хочется. Зубится ствольным улица.
Катя летит над пушками. Кате сегодня пять.

Деревья, красуясь, смотрели в озёрную воду —
В зеркальную гладь, отражавшую каждый листок.
Природа бежала навстречу не новому году,
Как реки смыкают извечные устье – исток.

А небо светилось. Смотрело на серые ливни,
На буйство цветенья, осенне-дорожную грязь.
Хотелось и мне стать немного, хоть малость, наивней —
Чтоб часть его света и в душу мою пролилась.

И я примерял – все пространства, эпохи и лица,
Но всё мне не впору, как будто с чужого плеча.
А время бежало, стремясь в направлении «тридцать»;
И каждый февраль на столе загоралась свеча.

Дороги, скрестившись, давили на острые плечи,
Ладони ловили рассветы грядущего дня,
Но каждой весной небо делало шаг мне навстречу
И, падая в озеро, краем задело меня.