Журнал «Если» - «Если», 2009 № 02

Однако сегодня Коккер на победителя не похож. Движения у него дерганые, но без энергии, как будто внутри ослабли и разболтались шарниры, ежик на голове поредел, а клетчатая ткань пиджака поблекла.

Он хватает бланк договора, который ему протягивает Мальвина, и резко вздергивает ко лбу белесые поросячьи брови.

— Зачем это вам? Юридической силы такой документ не имеет. И все равно его потребуется регистрировать, заверять… А впрочем, ладно!..

Ручка выводит внизу затейливый росчерк.

— Ну что, теперь все?

Мальвина бесцветным голосом произносит:

— Вы тем не менее сохраняете за собой права гражданина. Ничто не ограничивает вашего пребывания здесь. И как гражданин вы, разумеется, можете выбрать себе любой свободный участок.

Коккер смотрит на нее, видимо, не понимая.

Дважды моргает.

И вдруг выбрасывает вперед плоские растопыренные ладони.

На лице у него обнаруживается громадное количество ярких зубов.

— Ну, спасибо, конечно, — он трясет головой. — Спасибо, спасибо… Не ожидал…

На улице Мальвина спрашивает мое мнение. Я некоторое время молчу, прислушиваясь к ощущениям.

— По-моему, он напуган. Он очень зол, растерян и напуган одновременно. Причем напуган он так, что вряд ли уже останется здесь.

Мальвина кивает.

— Правильно. Мне тоже так показалось. Он смертельно напуган, хочет лишь побыстрее уйти.

Она смотрит мне прямо в глаза.

— И знаешь что? Напугали его не мы…

Тем не менее всё налаживается. За два дня гномы, работая непрерывно, разбирают чудовищный коккеровский Торговый центр и восстанавливают на его месте дом Дудилы. Самого Дудилу мы, к сожалению, известить об этом не можем: выясняется, что никто не знает его земных координат. Мы просто вывешиваем экстренное объявление в блоге — если Дудила захочет, он может вернуться в любой момент.

Правда, Квинта считает, что он все равно не вернется.

— Почему?

— А вот не вернется и все. Не знаю, не могу объяснить, такое предчувствие…

И она оказывается права. Дудила на наши призывы не откликается.

Дом его остается пустым.

Зато в тот день, когда гномы кладут последний мазок, происходит настоящее чудо. Поздно вечером, часов, по-моему, около десяти воздух в городе сотрясает резкий хлопок. Он прокатывается, наверное, по всем улицам. Дрожат стекла, вспухает гул во дворах. А вслед за первым хлопком раздается еще и еще. И вдруг, точно прорвавшись сквозь темноту, в небе вспыхивают тысячи разноцветных искр. Они красные, зеленые, желтые, фиолетовые, тянутся, пересекаясь друг с другом, тлеющие нити следов. Будто хлынул на город огненный дождь.

Уже через минуту я оказываюсь на площади. Народу здесь столько, что меня подталкивают со всех сторон. Я вижу Аля с Мальвиной, лица у них удивленно-растерянные, вижу Платошу, который, задрав голову, отчаянно чешет затылок, вижу Ковбоя Джо, Обермайера, Кота-Бегемота, вижу Алису, Енота, группу взбудораженных программистов… Все они сгрудились вокруг Кэпа с Чубаккой — Чубакка рычит и торжествующим жестом вскидывает огромные кулаки, а Кэп, к которому прижимается принцесса Лея, сияет, как апельсин, и театрально раскланивается.

Через мгновение все становится ясно. Кэп, как мне объясняют, уже давно готовился к этому дню. Он сделал то, чего не удавалось еще никому: создал в этом мире живой огонь. Сейчас «Мальчик» стоит, подняв к небу пушки, и каждые две секунды выстреливает очередную порцию фейерверка. Чубакка жестами показывает, как они это устроили. Треск и в самом деле такой, что голос в нем — будто тень. Квинта, протолкавшаяся ко мне, беззвучно шевелит губами. Я наклоняюсь, и она кричит мне в ухо: «По-бе-да!..»

До меня доходит, что мы действительно победили. Как бы там ни было, а Коккера в городе больше нет.

Этот мир только наш.

И он будет таким, каким мы его создадим.

Больше нам не помешает ничто.

Однако это еще не чудо. Настоящее чудо совершается в следующий момент. Треск заканчивается, наступает оглушительная тишина. Фейерверк прогорает, но небо тем не менее не смыкается грозным мраком. То есть оно по-прежнему, разумеется, выполнено из темноты, но сквозь нее, как булавочные уколы, один за другим проступают крохотные огни.

Их столько, что невозможно пересчитать. Они мерцают, переливаются, будоражат, зовут.

Ясно, что это уже навсегда.

— Звезды, — шепотом говорит Квинта.

Это действительно звезды.

От них, как от нежного хрусталя, исходит слабый, медленный звон.

На площади все замирает.

Две сотни глаз обращены к небесам.

Молчание стоит, как вода.

Конца этому не предвидится.

У меня кружится голова, и я так прижимаю Квинту к себе, что и сам не могу дышать.

На другой день в городе появляется ветер. Теперь стоит выйти на улицу, и всей кожей воспринимаешь слабое движение воздуха. Временами ветер усиливается до порывов, и тогда начинают чуть слышно посвистывать проходы дворов, подрагивать, словно к ним прикасаются, оконные стекла.

Одновременно преобразуется освещение. Это уже не бледная однообразная ясность, которая, проступая из ниоткуда, обозначала собою день, а настоящее солнечное тепло — слегка желтоватое, естественное, согревающее, вдыхающее во все румяные краски. Хотя самого солнца по-прежнему нет. Нега светлого зноя струится прямо из воздуха. Но и без того все прекрасно: дома, улицы, площадь впитывают новую жизнь. Тем более, что и небо теперь иное: уже с утра оно подергивается туманной голубоватой дымкой. Пугающая чернота проступает лишь по краям.

И наконец происходит то, на что никто не рассчитывал. В щелях брусчатки, из-под фундаментов, в стыках плит пробиваются реденькие былинки травы.

Мы ходим смотреть на них, как на праздник.

Это праздник и есть, другого слова не подберешь.

Аль утверждает, что не имеет к этому отношения. Программа сама, набрав необходимую мощность, подстраивается под реальный мир.

— Вы это вообще не вполне правильно понимаете. Никакой абсолютной власти над нуклеарной частью программы у меня нет. Там уже давно все срослось в такой жуткий дерн, в такой войлок, в такую плотную цифровую грибницу, что даже Леший, который, кстати, вдвое умнее меня, соваться туда не рискует. Мы теперь работаем только с периферией, только с наращиванием на ядро фактурных информационных слоев. Причем даже тут наши действия ограничены: программа может принять новую утилиту, а может ее отвергнуть, может не заметить ее, а может полностью растворить. И если даже она ее принимает, если локальная друза вместе со всеми своими синапсами встраивается в контент, то все равно программа трансформирует ее под себя. В результате получается не совсем то, чего мы хотели, а иногда — и гораздо чаще — совсем не то…