Журнал «Если» - «Если», 2004 № 10

Когда он исчез за дверью, Мэгги принялась изучать принадлежащие теперь ей руки. Они вполне могли оказаться руками немолодой женщины… прямо как у бабуси Жаннины, с синими жилками на тыльной стороне и морщинистой кожей на костяшках. Тем не менее они принадлежали самой Мэгги: жилки остались такими же, какими были всегда, а на тыльной стороне левой руки виднелся шрам, в прошлом году заработанный при общении с битым стеклом, только теперь он был белым, а не розовым. Точки, оставленные нитью хирурга, серебрились на коже. Никуда не делся и маленький шрамчик, оставленный картофелечисткой, которую нельзя держать в левой руке, не изменилась и форма ногтей, а косточки запястья выступали так, как и прежде. На левой ее руке желтели два золотых кольца: узкое и парное с ним, украшенное красивым бриллиантом. Обручальное и венчальное. Неужели этот странный мужчина — ее муж?

Эта мысль заставила ее поежиться, и Мэгги взяла чашечку кофе. Ей уже случалось пить кофе, однако прежде его, скорее, можно было назвать молоком, в которое мама добавляла для запаха пару ложек крепкого напитка из своей чашки. Теперь все стало наоборот: в чашку настоящего кофе для цвета добавили пару ложек молока, однако горьковатое питье нельзя было назвать неприятным. И Мэгги вдруг поняла, что язык ее в большей степени привык к этому вкусу, чем она сама.

Мужчина вернулся назад с газетой. Он снова что-то сказал о том, что опаздывает, присел на постель с другой стороны, поцеловал ее прямо в губы и встал.

— Позвоню попозже, — сказал он. Мэгги ответила ему неуверенной улыбкой. — Доброго тебе дня.

Как странно!

— Спасибо, — проговорила Мэгги. — И тебе тоже.

Мужчина посмотрел на нее пристальным взором, замер в нерешительности, а потом улыбнулся и вышел. Услышав, что дверь за ним закрылась и щелкнул замок, Мэгги развернула оставленную им на постели газету.

В заголовке упоминался Персидский залив. Мэгги могла отыскать Персидский залив на глобусе в школьной библиотеке: когда папа в последний раз приезжал домой на побывку, он был как раз на Суэцком канале. Он сказал, что ему нравится тамошняя погода. В тех краях всегда жарко. Папа рассказывал ей об экипаже на его корабле, о том, что все они там стриглись наголо и натирали головы маслом, чтобы было прохладнее; только потом, когда они уже плыли назад по волнам холодной Атлантики и снова растили шевелюры, у одного из его знакомых новые волосы оказались совсем другого цвета, чем были прежде. Мэгги решила, что это совсем не забавно, однако все ее дядюшки и тетушки — и даже мама — смеялись и смеялись…

Она решила прочитать дату на газете. Цифра заставила ее в полнейшем недоумении открыть рот, и Мэгги даже заглянула на внутренние листы, чтобы проверить, не вышло ли опечатки. Однако она не ошиблась. Девяностый год! Ну вот, грудь Мэгги наполнило горькое и мучительное разочарование: получается, он проворонила возвращение кометы Галлея. Когда-то пятьдесят один год казался ей таким внушительным возрастом, и она не была уверена в том, что сумеет дожить до нового явления кометы. А теперь она была даже старше! Но как это случилось? И почему?

Подобрав под себя ноги, она развернула газету. В ней оказалась карта, но какая-то неправильная. На месте Палестины было написано библейское название — Израиль, Трансиордания превратилась просто в Иорданию. Неужели сами страны стали другими? Какая забавная мысль. Это как та немецкая карта, которую показывал им учитель во втором классе: все захваченные Гитлером страны были окрашены здесь в розовый цвет, как и сама Германия.

Весь следующий час Мэгги со всем вниманием штудировала первую страницу газеты. И когда закончила это дело, поняла, что после 1943-го мир существенным образом переменился. Однако что же произошло с ней самой?

Но сначала нужно отыскать ванную.

Она с облегчением обнаружила, что хотя бы туалеты не переменились.

На стене напротив двери в ванную комнату висели четыре большие рамки, в каждую из которых была вставлена уйма небольших снимков. Все фото оказались цветными, хотя во всем остальном они были похожи на самые обыкновенные снимки. Прибавив эту подробность к списку из сотни уже замеченных ею за это утро нововведений, Мэгги принялась разглядывать фотографии.

Эти люди не были ей знакомы. Или же…

В нижнем уголке второй рамки приютился снимок задней двери того дома, в котором ей надлежало бы проснуться. Рядом стоял мальчишка-подросток, явным образом похожий на нее. Хмурясь, она попыталась свести факты воедино. Может быть, это ее младший брат? На других снимках он постепенно становился старше — вот он за рулем сверкающего нового автомобиля, вот он с младенцем на руках, вот возле какой-то машины. Но втором снимке справа был изображен дедушка. Приглядевшись внимательнее, она ощутила, как радость узнавания поблекла. Это был не дедуся, а просто очень похожий на него мужчина, только чуть более толстый и лысый. Он сидел за складным столиком на морском берегу и курил сигарету. Дедуся-то не курил.

Поглядев на снимок еще несколько минут, Мэгги наконец решила, что видит своего отца.

Незнакомец, подавший ей кофе в постель, также присутствовал на нескольких фотографиях. На некоторых у него еще была шевелюра, на некоторых — уже нет. Изучая снимки, Мэгги все время вертела на пальце свое бриллиантовое кольцо, и тут ее осенило, что раз она замужем, то, наверное, у нее могли родиться дети. Таковых на снимках было несколько. Один из младенцев восседал на коленях молодой женщины, похожей на саму Мэгги, и она подумала, что это, наверное, и есть ее ребенок. Однако на снимках насчитывалось еще семеро детей, все они обнаруживали явное сходство с семейством Торнли, и сказать, кем и кому они приходятся, было просто невозможно.

Наконец где-то в доме часы пробили десять. Пора и одеваться. Мэгги принялась рыться в ящиках длинного и низкого комода, стоявшего в той спальне, где она проснулась, и нашла одежду, показавшуюся ей детской: яркие вязаные свитера и синие рабочие брюки. Наверное, мужские, подумала она. Однако на воротнике одной из рубашек остался ярлычок с размером М 10–12… женским размером. Она надела рубашку, а потом сообразила, что если она взрослая, то должна носить лифчик. Мэгги нашла его в другом ящике того же комода, сложенным рядом со штанишками так, как это делала мама, укладывая вещи в шкаф. Надев белье, она почувствовала себя удобнее и в верхней одежде, которая оказалась ей впору.

«Надо было поговорить с этим мужчиной, — подумала Мэгги, застилая постель. — Возможно, он не стал бы смеяться надо мной. Надо было сказать ему о том, что здесь что-то не так. Ведь теперь я не знаю, что мне делать».

Она вышла в холл и увидела на другом его конце арку. Войдя в нее, Мэгги оказалась в столовой. Этот обеденный стол когда-то принадлежал ее бабушке. Но дом-то был вовсе не бабушкиным! Разволновавшись, Мэгги заторопилась в гостиную. Пол покрывал симпатичный восточный ковер, которого ей еще не приходилось видеть. Красивые и простые кресла и диван, простые крашеные стены. Над камином на противоположной стороне комнаты висело зеркало.