Журнал «Если» - «Если», 2006 № 04

Отсюда и реакция, в том числе ксенофобия. Для тех же глобалистов это очень удобно, ибо позволяет записать всех, кто против, в фашисты, антисемиты, террористы и так далее.

Можно, конечно, спросить: а вдруг так лучше? Может, это и есть тот самый Финиш Истории, а значит, проще не спорить с судьбой? Научимся американскому суржику, привыкнем жевать безвкусные булки в «Макдональдсе». Тем паче «папуасов» обещают так-сяк, но кормить и снабжать бесплатной порнографией… На этот вопрос и предстоит ответить, в том числе писателям-фантастам.

Вывод: надо оставаться людьми, не превращаясь в «папуасов». Ксенофобию таки осудить и ей не поддаваться, ибо такая реакция и нужна врагу. Вместе с тем следует руководствоваться прежде всего национальными, а не космополитическими ценностями, иначе лучше сразу выкидывать белый флаг и взбираться на пальму.

Этот выбор и отражает фантастика. Кое-кто уже на пальмах — среди эльфов с цвельфами, кое-кто в Союзе Михаила Архангела…

Ксенофобия начинается, когда слово «иной» становится синонимом слова «плохой». Ксенофобия — болезнь, причем заразная и очень опасная. Как правило, она поражает инфантильные организмы, под влиянием каких-то внешних факторов озлобившиеся, утратившие надежду на будущее.

Ксенофобия в нашей стране? Вполне естественная реакция на то, что за последние пятнадцать лет в ней происходило. Есть определенные законы. Как сказано в «Алисе в Стране Чудес»: «Если разом осушить пузырек с пометкой «Яд!», рано или поздно почти наверняка почувствуешь недомогание». Осушили, да не один. Вот налицо и недомогание.

Ксенофобия в нашей фантастике?

Да, есть и явно прогрессирует. Фантастика является частью литературы, а она — зеркало, отражающее происходящее в стране. Положение осложняет еще и тот факт, что в последнее время, когда условия выживания усложнились неимоверно, выкинут лозунг «продаться любой ценой». А в стране, где большей части населения живется ой как несладко, всегда найдутся желающие потреблять литературу о том, что соседи — иные, то есть злобные негодяи, построившие свое благополучие на наших несчастьях.

Что дальше?

Остается надежда, что вдруг произойдет чудо, жизнь в стране наконец-то улучшится и появятся новые, заманчивые горизонты. Тогда Россия получит шанс, забыв о детской привычке баловаться спичками, двинуться дальше, к взрослой, серьезной жизни. Если нет… Ну что ж, значит, будет как в некоей другой стране, которая вот уже много десятков лет пытается отмыться от огромного черного пятна в своей истории и никак не может, ибо все помнят, к чему привело то, что поначалу казалось всего-навсего чем-то, не требующим серьезного внимания.

Мне не раз уже приходилось говорить и писать о том, что из всех материальных проявлений духовной жизни человека оперативнее других откликаются на происходящие процессы поэзия и фантастика. Тому есть свои причины, но сейчас речь не о них. Куда важнее то, что фантастика, еще в недавнем прошлом признававшая равенство и общность всех народов и наций, сегодня намеренно или подсознательно откликнулась на рост в обществе противоположных настроений и убеждений. И происходит это, несмотря на то, что сама жизнь в рамках существующей цивилизации развивается, казалось бы, в противоположном направлении: не изоляционизма, а глобализма. Иначе говоря, настроения и убеждения круто расходятся с практикой жизни. Явление явно нелогичное и несовременное; прошлое стремится догнать нынешнее и даже обогнать его, прорываясь в будущее.

Почему? Это, я думаю, не что иное, как ремиссия. То есть процесс, когда в состоянии тяжело больного вдруг наступает улучшение — заметное, такое, что дает надежду на выздоровление. На самом же деле за ним следует агония.

В нашем случае речь идет об агонии пришедших из диких времен представлений: «все чужое — вредное, враждебное и неприемлемое» и «всякий чужак — враг, уничтожаемый или изгоняемый и, уж во всяком случае, никак не равный нам».

Забавным кажется, что сторонники таких воззрений, а их у нас нынче немало, почему-то не выступают, скажем, за отказ от ввоза автомобилей, электроники, одежды, фильмов и мало ли чего еще. То есть в своей личной практике каждый из них давно уже стал глобалистом. Но вот в личной теории никак не отойдет от нацизма (а подобные взгляды и есть нацизм).

Мы переживаем ремиссию таких воззрений; они, как всякий умирающий организм, мобилизуют последние силы в надежде выжить.

Есть, наверное, обстоятельства, в какой-то мере стимулирующие такой всплеск. Мне представляется, что одним из них является заметный рост активности ислама. В этом нет ничего удивительного. Ставшая ныне всеобщей цивилизация определилась и развилась как христианская. И мир ислама признавался второстепенным не создателем, а потребителем. Но он перестал мириться с таким позиционированием. Возраст ислама как вероучения сейчас соответствует (примерно) возрасту христианства времен крестовых походов, то есть пику активности. Он заметно давит. Но всякое давление вызывает противодействие. И одной из форм такого противодействия становится та же ксенофобия.

Сколько еще она сможет просуществовать? Сколько отведено ей на ремиссию? Во всяком случае, не год и не десять — гораздо больше. Но этот срок во многом зависит от нашего отношения к подобным взглядам и тем более действиям. Всегда ли автор помнит о мере своей ответственности за то, что он пишет?

Впрочем, может быть, и ремиссия закончилась, и агония была, и взгляды эти на самом деле уже мертвы. Может быть. Но разлагающийся труп опаснее всего. Он может заразить. Недаром у всех народов принято хоронить мертвецов.

Здравствуйте, уважаемые конкурсанты и читатели этой рубрики!

Давайте сразу к делу. Вспомним условия задачи, предложенной в десятом номере «Если» за прошлый год. Лучше всего было бы сейчас взять этот номер в руки и прочесть пролог рассказа, но для самых ленивых мы даем краткое описание ситуации.

В провинциальном американском городке не столь уж далекого будущего живет малоизвестная поэтесса, желающая стать «звездой». И вот однажды она оповещает город/страну/планету о том, что готова создать поэму, используя в качестве «литературного материала» падающие снежинки. Не важно, что это произведение, состоящее из 1003 слов, прочтет всего сотня специалистов, а поймут пять (заметим попутно, что прекрасный русский поэт Велимир Хлебников утверждал, будто его понимают всего три человека, причем одним из троих называл себя).

Однако, давая «ключи» читателям, мы обратились не к нему, а намекнули на Серебряный век русской литературы: поэтесса, на наш взгляд, вполне вписывается в его парадигму — декаданс плюс немалая (хотя и поверхностная) техническая подкованность. В этой логике мы и предложили конкурсантам решать задачу, которая основывается не на привычной НФ-идее, а на ХАРАКТЕРЕ героини.