Журнал «Если» - «Если», 2006 № 05

— Он мне не отец! Он мой доктор.

— Но вы с ним…

Меда!

— Как поживают твои утки? — спросила я.

— По-моему, они скоро проклюнутся, — сообщила Кэндес. Бола отметил, что на этот раз заговорило другое звено. Она меняла интерфейсы, когда менялась тема разговора, в то время как нашим интерфейсом всегда оставалась Меда, и общение с другими цепочками всегда шло через нее. — Я регулировала освещение и подогрев, чтобы было похоже на настоящую утку, сидящую на яйцах.

— Молодец, — неискренне похвалила Меда.

И снова в разговор вступила новая Кэндес. Сколько же у нее интерфейсов?

— У нас ведь первые месячные! Поэтому доктор Томасин и приехал.

Настала наша очередь краснеть. Я ощутила потрясение Строма: он поспешно отвел взгляд и уставился куда-то в пространство. Меда, Кванта и я — со всеми нами это когда-то случилось впервые. Это было неизбежно, точно так же, как ночные поллюции у мальчишек и прочие прелести пубертатного периода. Однако некоторые вещи не принято выносить за пределы цепочки.

— Ты ведь понимаешь, что это означает?

— Думаю, да, — смутилась Меда. — Мы ведь наполовину женская цепочка.

— Да нет! Я не об этом. Доктор Томасин создал меня так, что я могу размножаться по-настоящему.

— Это как?

— Тебе ведь известно, почему все цепочки создаются генными инженерами?

— Конечно.

— Так вот, если я совокуплюсь с цепочкой моего типа, я смогу родить шесть полноценных звеньев септета, а он, — кивнула она на белобрысого мальчика, — зачать седьмую!

— То есть если ты встретишь цепочку из шести мужских звеньев и одного женского?

— Ну да!

— Но зачем тебе нужен целый септет? Чтобы оплодотворить вас всех, нужен лишь один мужчина и одна женщина — для вашего седьмого.

У них уже есть один мужчина, — пошутил Мануэль.

Фи, как грубо…

— Как зачем? Ради биологического разнообразия, разумеется!

Мы все были немного сбиты с толку, в воздухе витал запах смущения.

— Но…

— Если ты забеременеешь, — продолжала Кэндес, — то родишь обычных одиночек, которых затем придется объединять в цепочку. Это не произойдет само собой. А мои дети сразу родятся цепочкой!

— Но ведь…

— Как ты не понимаешь! Это ведь намного более стабильно с точки зрения биологии!

— Да, но…

— Пока цепочки не смогут производить на свет цепочки, мы — всего лишь тупиковая ветвь. Доктор Томасин как раз этой проблемой и занимается.

— Но…

— Что «но»?

— Ты всего лишь новое поколение. Ты все равно человек.

Четырнадцать зеленых глаз в упор уставились на нас.

— Я больше чем человек, Аполло.

— Значит, тебе придется заводить детей только от такой же цепочки, а не от того, кого полюбишь.

— О, я поняла, к чему ты клонишь. — Кэндес снисходительно улыбнулась. — Какая наивность! Не надо путать любовь с размножением. Я буду рожать детей ради сохранения вида, вне зависимости от своих привязанностей.

— Ну и как, доктор Томасин уже подобрал тебе партнера?

— Кажется, нет.

Она задумалась на минуту. Звенья ее цепочки перегруппировались, и место интерфейса заняла другая девочка, как две капли воды похожая на остальных.

Зачем она это делает? — спросил Мануэль.

Подростковый кризис, — ответил Бола.

— А если уже подобрал, — сказала новая Кэндес, — то это даже к лучшему. И кстати, любой мой партнер будет его произведением. Потому что еще никто, кроме него, не умеет делать цепочки из семи звеньев!

— Значит, с другими септетами ты не знакома? — уточнили мы.

— Нет. Вообще-то, нет. Но, думаю, есть и другие. И я совокуплюсь с кем скажут, лишь бы продолжить свой вид.

— Но цепочки — это не отдельный вид, — возразили мы. — Мы все равно люди.

— Разумеется, мы совершенно новый вид, — отрезала она. — Цепочки намного лучше одиночек. Это же очевидно! А я намного лучше, чем секстет, или квинтет, или квадрат.

— Мы люди! — настаивали мы.

— Может, вы и люди, а я — новый вид, — гордо заявила она, удаляясь.

Вот и поговорили.

Каждый день мы переворачивали яйца. Мы тщательно измеряли влажность. Мы определяли температуру с помощью подсоединенных к компьютеру датчиков. Эти проклятые датчики все время врали и будили нас посреди ночи, но просто перевернуться на другой бок и уснуть было нельзя: кто знает, может, утята и правда замерзают? Через пятнадцать дней мы открыли клапаны инкубаторов и понизили температуру на полградуса.

Критика матушки Редд задела нас за живое, и мы стали аккуратнее вести записи. Яйца пометили ярлычками с геномами — во всяком случае, те, которые смогли вспомнить. Каждый час замеряли температуру и влажность и составляли диаграммы.

Мы внимательно следили за утиным выводком на пруду, хотя сенсоры феромонов так и не уловили отзвука химиомыслей, а наш лабораторный журнал день за днем заполнялся одинаковыми строчками: «Признаков согласия не обнаружено».

С Кэндес мы старались встречаться как можно реже. Но хотя кому-то может показаться, что на площади в сто гектаров это не проблема, все было не так. Выполняя поручения матушки Редд, она всегда оказывалась у нас на пути.

Однако не думать над ее словами было еще труднее. Я все время ловила себя на том, что мысленно спорю с ней. Конечно, во многом Кэндес ошибалась, но кое в чем она была права.

Согласно классическому определению вида, цепочки все еще оставались людьми. Если бы Меда, Кванта или я родили ребенка от немодифицированного человека, этот ребенок был бы самым обычным. Мы не были новым видом. Однако и под человеческие стандарты мы не подходили. Стараниями предшественников нас снабдили сенсорными подушечками, способными передавать химиомысли. У нас имелись шейные железы для выделения феромонов эмоций и простейших мыслей. Мы обладали более совершенным обонянием, чтобы различать тончайшие запахи.

С виду мы ничем не отличались от людей прошлого столетия. Но тот факт, что мы были цепочкой, действующей в структуре общества как единое целое, говорил о многом. Мы являли собой совершенно новый тип социальной организации, созданный благодаря биотехнологиям и поддерживаемый искусственно. Если бы не система яслей и генетическая модификация эмбрионов, через несколько поколений наше общество просто исчезло бы, сменившись обществом обычных людей. Кэндес была права: если Верховное правительство лишится власти и существующая система рухнет, цепочки распадутся. Без постоянной поддержки социума нам не выстоять. Да, мы были самыми совершенными животными на планете, а на деле — марионетки на ниточках.

В мире насчитывалось три миллиона цепочек, то есть чуть больше десяти миллионов человек. Три десятилетия назад население планеты равнялось десяти миллиардам. А катаклизм еще не был остановлен. Мы, цепочки, унаследовали Землю, но вовсе не благодаря своему превосходству, а лишь потому, что не смогли покинуть ее вместе с Сообществом. В наследство нам досталась весьма хрупкая экосистема. Да и наша собственная биология была неустойчива и, быть может, куда менее перспективна, чем нам представлялось…