Журнал «Если» - «Если», 2008 № 02

— Коле? — удивилась тетя Женя и, помолчав, добавила: — Все-таки ты ничего не понял. И ладно. Спокойной ночи.

Не понял — чего?

Тетя Женя ушла к себе, а я открыл окно, выкурил сигарету и лег, но даже под ватным одеялом, которое я нашел в шкафу, было зябко и прохладно. Сон не шел, я закрыл окно, и стало душно. Мне не хватало воздуха, я лежал, закрыв глаза, и почему-то представлял, что дышу чем-то совсем не пригодным для дыхания… Запах был какой-то… сероводород, наверное… противный запах, возникший, скорее всего, в моем воображении. Наверное, я все-таки засыпал, потому что в полудреме слышал странный голос. Он не звучал, он просто существовал внутри меня и говорил, ничего не произнося, странные слова, которых не было в тех языках, что я знал, но я все равно понимал смысл: «Ваша сила приближает мою силу, вы — мое лекарство, вы пришли, и вы уйдете, потому что вместе нам жить невозможно, вы уйдете, вы временные, а я останусь, я вечная, это мой мир…»

Я хотел возразить, но не знал — кому. Я хотел подумать, что…

Но мысль обрывалась… Я хотел…

Проснулся я от звонка мобильника.

— Корецкий? — спросил кто-то незнакомым голосом. — Вы готовы? Машина вышла.

Наскоро умывшись, я вытащил из номера рюкзак и постучал в соседнюю дверь. Сначала тихо, потом громче.

— Что ты барабанишь? — недовольно сказала, открыв, тетя Женя. Она была полностью одета, причесана, и рюкзак стоял у ее ног, готовый к тому, чтобы я его поднял. Похоже, она все-таки не ложилась этой ночью. — Я не глухая. И что за спешка?

Странный вопрос.

Милицейский «жигуль» стоял перед входом в гостиницу. Водитель курил и смотрел, как на западе медленно поднимались к зениту тяжелые облака. На востоке еще слепило глаза радостное утреннее солнце, а с противоположной стороны надвигался морок, видны были струи дождя, пересекавшие небо и казавшиеся издали прозрачным, трепетавшим на ветру кисейным занавесом.

В дороге мы не проронили ни слова — впрочем, весь путь и занял-то минут пятнадцать. Вертолет стоял посреди бетонированной площадки, лопасти медленно крутились, создавая не ветер, а бурление в воздухе. Несколько мужчин поднимали в кабину картонные коробки, передавали пилоту и, видимо, штурману, а те складывали груз в салоне.

— Это вы с нами? — крикнул пилот, крепкий мужчина в черном комбинезоне, лет сорока на вид. — Ждите, сейчас груз примем…

Ждать пришлось недолго, через пару минут все было уложено.

— Полезайте, — разрешил пилот, и я первым полез в кабину по приставной металлической лестнице. Подал сверху руку тете Жене, она поднялась медленно, смотрела на меня странным взглядом, что-то хотела сказать, но я не понимал. Мне почему-то казалось, что она боится лететь, не хочется ей лететь. Она опустилась в кресло, пристегнулась, я сел рядом.

— Перчиков, — сказал пилот, обернувшись и протянув мне руку. Пожатие — вот странно — оказалось не очень крепким, скорее, символическим. — Борис Григорьевич. А это, — он кивнул в сторону штурмана, — Славик Евстигнеев.

— У вас есть связь? Я хочу поговорить с мужем, — сказала тетя Женя. Из-за шума винта ее было плохо слышно, но Перчиков понял.

— Насколько я знаю, — прокричал он, — ваш муж с утра ушел к сопке. Олег сказал, что вы в курсе!

Тетя Женя не ответила. Сидела, закрыв глаза и поджав губы, будто сердилась на кого-то. На мужа?

— Пристегнуты? — спросил Перчиков. Не стал верить на слово, проверил сам. — Хорошо. Летим.

Когда мы поднялись, первые капли дождя ударили по лобовому стеклу. Повернувшись вокруг вертикальной оси и чуть наклонившись вперед, вертолет полетел в противоположную от дождя сторону — к солнцу, понемногу отворачивая на север. Море появилось почти сразу, в глазах зарябило, но берег опять надвинулся, какие-то пустыри, группы деревьев, черные пятна, будто после сильных лесных пожаров. Мне было зябко, рядом тетя Женя что-то говорила, но я ничего не слышал. Наклонился к ней, пытаясь разобрать хоть слово, но и тогда ничего не понял и почему-то подумал, что тетя Женя молится.

Устал я за эти дни. Не чувствовал ничего, кроме усталости. Даже радости не было от того, что скоро путь закончится, и тетя Женя приступит к последней карательной акции. Я мог себе представить, как она напустится на мужа и какими словами станет ему объяснять бессмысленность и недостойность его поступка: полстраны поднял на ноги, столько людей заставил волноваться… зачем?

Действительно — зачем?

Я знал теперь (или мне казалось, что знал), какую проблему пытался решить Николай Геннадьевич. Ну и что? Почему все-таки ему было так нужно попасть на Камчатку, к вулкану Кизимен?

Нет, вроде бы и это понятно. Именно в глубине действующих вулканов, в лавовых каналах, в подземных пустотах сохранился тот состав воздуха, что был на Земле, когда этим домом правила разумная атмосфера планеты. Неужели Николай Геннадьевич думал, что у газового монстра сохранились остатки сознания?

Конечно, он должен был так думать. Она тяжело больна, Она много лет пыталась помочь себе, но болезнь наступала, Ей становилось хуже, Она испробовала все средства, но медленно погибала — а потом на планете появилась другая разумная раса. Homo sapiens erectus. Скорее всего, Она сначала восприняла человека как врага, еще одно кислорододышащее создание природы. Так и было, пока человек не начал изобретать технологии. Пока не задымили фабрики.

Может, тогда Она поняла, что появилась надежда? Человек сделает то, чего не смогла Она. Постепенно, медленно, как это происходит при гомеопатическом лечении…

— Юра, — услышал я голос тети Жени. — Юра, мы не слишком быстро летим?

Откуда я мог знать? Вряд ли. Нормально мы летели. Перчиков о чем-то разговаривал с Евстигнеевым, возможно, травил анекдоты, оба смеялись.

— Нормально, — сказал я. — Вам не по себе?

И тогда тетя Женя сказала странную фразу:

— Мы можем прилететь слишком рано. Коля не успеет.

— Что не успеет?

Я догадался.

— Вы хотите сказать, — я наклонился к тете Жене, — что он пошел к жерлу вулкана?

Да, из жерла Кизимена, возможно, выделяются газы, тот воздух, который… И что? Н.Г. надеется, что его поймут? Вот уж чушь! Н.Г. думает, что Она обладает телепатическими способностями? И к тому же понимает русский?

— Тетя Женя, — сказал я. — Вы же не думаете на самом деле… И вообще — там высоко, почти три километра! Он не поднимется даже до середины! Там крутые склоны!

— О, — сказала тетя Женя и улыбнулась через силу. — Крутые, да. Он крутой, Коля.

Я совсем не это имел в виду, но, похоже, тетя Женя так нервничала, что не совсем понимала, что говорила.

Я вспомнил, как неохотно она поднималась в кабину вертолета. Вспомнил ее странные слова вчерашним вечером.