Журнал «Если» - «Если», 2006 № 10

После завтрака тетя Маруся распределила домашние дела. Маю и Тополятам выпало перекладывать поленницу в сарае, а Света и я были посланы на рынок за овощами. Не на тот рынок, что у пристани (и слава Богу, а то еще напорюсь на Мерцалова!), а на центральный. Мы ухватили хозяйственную тележку на колесиках и замаршировали по Театральному бульвару, по Рыночному проезду. Света рассказывала про подружку Грету и ее следопытский отряд, который ищет повсюду всякие редкости. И про ее брата со странным именем Лыш, который пытается строить из старых стульев летательные аппараты. Аппараты пока не получаются, потому что стулья надо предварительно дрессировать, а они, негодные, едва только научатся летать, сразу удирают…

— Как это? — не поверил я.

Она смешно развела руками:

— Может, Лыш и понимает как, а кроме него — никто.

Тогда спросил я (надо ведь о чем-то говорить):

— Толь-Поли близнецы, да?

— Да… — кивнула она и посмеялась.

— А вы… Май и ты? Тоже близнецы?

Света быстро глянула на меня сбоку и стала смотреть вперед.

— Грин, нет… Мы ведь не кровные братья и сестры. У мамы и папы родные только Любаша и Женька. А мы, четверо, приемные… Ну, у каждого по-разному получилось. Младшие, они еще из дома малютки, я из детдома, когда четыре года было, Май… ему тоже около четырех лет было. Тут долгая история…

Я не решился спрашивать: что за история. И чтобы не прерывать разговор, сказал:

— У него хорошее имя…

Света улыбнулась:

— Вообще-то у него другое имя, только его почти забыли… А получилось так. Когда мама и папа с ним знакомились в интернате, они спросили: «Ты кто?» А он не выговаривал тогда «эл» и «эр», вот и говорит: «Майчик…» Ну и пошло с той поры: «Майчик», «Май»…

«Он и правда как май», — уже не первый раз подумал я, но вслух, конечно, не сказал. Тем более, что было мне ужасно неловко, я заспотыкался даже. И, наверное, покраснел. Идиот! Думал, что я один со своими несчастьями, а здесь так же!.. Хотя нет, не так же. Они счастливые. Все вместе и как родные…

Я пробормотал:

— Значит, у вас семейный детский дом?

Она опять глянула быстро и неулыбчиво.

— Просто… наш дом. Дом Веткиных…

«Счастливые», — опять подумал я. Но без капельки зависти. Хорошо, что счастливые…

На обратном пути, когда мы катили тележку с капустными вилками и картошкой, встретили тех самых Грету и Лыша. Каждый из них тащил на спине обшарпанный гнутый стул.

— Света, Грин, салют!.. Лыш, это Грин.

— Я догадался, — буркнул он. Потом все же сказал хрипловато: — Здравствуй… — и стал смотреть в сторону.

Нелюдимый такой, стриженный ежиком, худой и нескладный.

— Он меня замучил, — пожаловалась Грета. — Не только я, а весь наш отряд ищет для него мебельный утиль…

— А я для вас — шары… — проворчал Лыш. И вдруг тонко завопил:

— Куда?! Стой, паразит!..

Мы все аж подскочили. А дальше я увидел такое… ну просто сон какой-то! Стул, который Лыш только что держал на плече, теперь скакал по заросшему дикой травой газону. Подпрыгивал, удирал, путаясь в лопухах и бурьяне тонкими ногами. Как дурной жеребенок! Лыш стремительно догнал его, ухватил за спинку, дал шлепка по сиденью и водрузил беглеца снова на плечо… И все это никого не удивило. Кроме меня. Но и я не стал ахать и расспрашивать. Подумалось даже: «Если здесь бывают такие чудеса, то, может, и мне подвернется какое-нибудь чудо… счастливое…»

А дальше время вдруг запрыгало, как тот непослушный стул-жеребенок. Удивительно резвыми скачками. Пообедали, отнесли еду Анатолию Андреевичу (хотя и выходной, а бригада в церкви работала), погуляли по городу вместе с Гретой и Толь-Поли, искупались недалеко от песочного храма «Кафедраль де ла Map» (близнецам купаться Света не позволила — холодно еще, — и странно: они почти не спорили). Храм оказался целехонький. Нынче здесь было немало народу, вокруг храма оказалось множество следов, но ни одного — внутри начерченного круга.

— Вечером придем сюда снова, — шепнул мне Май. — Если в янтаре будет огонек, значит все в порядке.

Я не стал расспрашивать: что в порядке и какой огонек? Было хорошо, что он шепнул так доверчиво…

И мы пришли на берег снова, вечером. Света, Май, Грета, Лыш и я («индейцы» решили остаться в своей хижине). Народу здесь было больше, чем днем. Всюду горели костры. Неподалеку я услышал песню:

Мы подошли к песочному храму. Май сел на корточки, мы рядом. Вставленая в круглый узор бусина светилась желтым огоньком.

— Вот, я же говорил, — шепнул мне Май.

Мы помолчали. Грета сказала:

— Пойдемте, разведем свой костерок. Вон там, в сторонке.

Мы пошли. От обрывов пахло множеством теплых трав, от реки — сосновыми плотами и мягкой сыростью. Набрали щепок, прошлогодних стеблей репейника, сухостоя в береговых кустах. Май и Грета умело развели маленький огонь. Тепло пошло по ногам…

Возникли из сумерек два взрослых парня. Один — в форме, похожей на милицейскую (я напрягся).

— Лыш! Иди-ка сюда! — окликнул парень в форме. Лыш, чуть запинаясь, пошел к пришедшим.

— Витя, привет! — махнул рукой Май.

Я осторожно шепнул Маю:

— А это кто?

— В форме — это Витя… Виктор Петряев, подпоручик муниципальной стражи. И не только стражи… А кто с ним — не знаю.

Лыш вернулся через пару минут, постоял немного с нами и сказал, что ему пора домой.

— Подожди немного, пойдем вместе… — заворчала Грета.

— У меня в сарае работа не кончена, а ребята мне еще один стул обещали найти, — озабоченно разъяснил ей Лыш. — Поэтому кто пойдет, а кто и поскачет…

Лыш отошел и выволок из репейников легонький венский стул.

— Опять! — вознегодовала сестра. — Шею свернешь, акробат!.. Лыш, я маме скажу!

— Жалоба моченая, на углях копченая…

Все слушали спокойно. Знали, что Лыш обозвал сестру «жалобой» так, для порядка, и ничего она не скажет маме. А он, конечно, не свернет шею.

Лыш оседлал стул задом наперед, растопырил ноги, слегка толкнул перед собой спинку. Стул ударил ножкой в песок, будто нетерпеливый жеребенок. Подпрыгнул и взмыл над репейной чащей. Понес всадника над склоном вверх.

— Вот это да… — не удержался я. Но понятно было, что сильно изумляться нет смысла.

Света негромко сказала мне:

— Видишь, ты уже столько всего знаешь про нас… Расскажи и про себя.

— Но я ведь рассказывал…

Май с другой стороны проговорил:

— Грин, ты не обижайся, но ты ведь говорил не все. Расскажи нам про главное…

Я больше ни секунды не сомневался. Сказал «сейчас» и стал рассказывать про все. И про ампулу. Подробно…

Маму я не помню. Снится иногда, но туманно, отрывочно, и лица не разглядеть…