Журнал «Вокруг Света» - Вокруг Света 1996 №05

У Клауса своя фирма по очистке танкеров. Вилла под Гамбургом, рассказывал, в комнатах можно заблудиться. Своя яхта. А он с утра до вечера чистит медяшки, тянет канаты. Толстопузый, громогласный, он орет на старушек, забывших про технику безопасности. С перевязанной поясницей — проклятый ишиас! — лезет на сорокаметровую высоту. Клаус — вечный пятнадцатилетний капитан...

А Мери... «О-о, куда мне на мачту! Я еле уговорила своего врача отпустить меня в море».

Гретхен... Она действительно безумна. В этом я убедился. В тот день я поднялся рано, чтобы сфотографировать парусник на восходе солнца. Тихо, ветра почти не было. На палубе — никого. Только в штурманской рубке горит огонек и еле заметны темные силуэты вахтенных у штурвала. Я, позевывая, направился на корму — там скамеечка, можно посидеть, покурить. От нечего делать стал фотоаппаратом, как биноклем, елозить по горизонту, по палубе, по мачтам. Там, на площадке салинга, высоко-высоко, у самого неба... стояла она. Безумная Гретхен! Она стояла на сорокаметровой высоте и смеялась. Ну, точно безумный капитан Ахав из «Моби Дика», выслеживающий Белого Кита!

Она не видела меня, но, вероятно, почувствовала, что на нее смотрят, -вдруг стала сердитой, отстегнулась и начала осторожно спускаться. Следить за ней мне мешали надстройки корабля, и я перевел взгляд на палубу. И тут увидел, что на палубе стоит... клепсидра. Стеклянные песочные часы в старинной резной оправе. В телеобъектив было видно даже, как тоненькой струйкой стекает песок. Потом в кадре появилась рука Гретхен, схватила клепсидру, и я услышал, теперь только услышал, как она громко смеется.

«Что за чушь?! Зачем ей песочные часы? — подумал я. — Безумная...» Но и я хорош! Солнце уже висело высоко над горизонтом.

Просыхает под неярким солнцем до блеска отдраенная палуба. Скользят среди облаков паруса. Мы уже обогнули мыс Скаген, и видна вдали датская земля. Конец июля. На полубаке гремит музыка, ребята вырядились в желтые регатские маечки с клипером «Катти Сарк» и клетчатые шорты, купленные в Эдинбурге, и лихо отплясывают с девчонками с английского «Малькольм Миллера». Сегодня у курсантов праздник, чествуют разом тех, кто явился на свет в июле.

Я стоял в сторонке, у борта, и смотрел на далекий берег. И вдруг кто-то тронул меня за плечо. Гретхен! Но разве можно было называть ее безумной?! Волны белых длинных волос обрамляли загорелое лицо, синие глаза светились. Синий с белым «адмиральский» костюм с золотыми галунами подчеркивал легкость ее фигуры, а в руках горели рубинами два бокала с вином.

— Я ужасно не люблю журналистов, они вечно суют нос не в свое дело. Но капитан сказал, что вы — бывший кадет. — И в знак дружбы протянула мне бокал.

Потом, вы не поверите, — мы танцевали. Она рассказала мне, что бросила свой домик под Гамбургом, сад с вишнями и яблонями, своих внуков и, да-да, правнука, когда узнала, что в Бремерхафен приходит бывшая «Падуя» — «Крузенштерн». Она села на велосипед и отмахала 250 километров, чтобы хоть немного, но поплавать на старом барке.

— Мы с ним, как близнецы, — смеялась она заливисто, — родились в одном городе, в одном и том же году!

У самого борта светились огни Фредериксхавна. Гретхен ушла, у нее еще были какие-то дела — как-никак, она руководит клубом «Друзей «Крузенштерна». Как ее настоящее имя? Да зачем знать? Пусть она так и останется «безумной Гретхен». А для меня так и останется загадкой, зачем ей понадобились старинные песочные часы.

Бригантина называлась «Жан де ля Лун»...

Вот мы и добрались наконец до маленького датского городка Фредериксхавн, но сразу на берег мне сойти не пришлось. Только я собрался пойти в город, как вижу: навстречу мне по трапу поднимается курсант Миша с рюкзаком за спиной.

— Миша, привет, ты где пропадал?

— Да мы с ребятами по «интерченчу» на шотландской бригантине ходили.

— Ну и как?

— Класс!

— Тогда пошли в мою каюту. Все подробно расскажешь.

Миша снял рюкзак с плеч, взъерошил волосы, курносый нос пополз вверх, глаза засветились:

— И вы мой рассказ в «Вокруг света» опубликуете?

— А как же иначе, Ми-и-ша!

Его обветренное лицо превратилось в сплошную улыбку:

— И журнал пришлете? Домой, маме, во Псков?

И вот мы сидим с Мишей в каюте и одновременно перемещаемся в прошлое, в тот вечер в Бремерхафене...

— Вечером 25-го июля, — начал рассказ Миша, — мы с ребятами начистились, нагладились, навели марафет и с рюкзачками выскочили на причал. Немцы на моторной лодке отвезли нас на бригантину. «Жан де ля Лун» называлась она... «Лунный Жан», что ли... — строилась-то она во Франции, в 1957 году. Два года назад ее перекупил шотландский капитан Джон Рид, и теперь они с Шеллой, с женой, «гоняются» и берут молодых ребят «оморячивать». Ну, это я уж потом узнал. А тогда — подплываем на моторке, а у них — носки на веревках сушатся, рубашки, белье какое-то. Вся палуба завешена, да и команда какая-то зачуханная — девочка и трое парней. Остальные по «интерченчу» к нам на «Крузен» ушли. Поднялись мы на палубу, а Славик, приятель мой, оглядел все это неодобрительно и говорит: «Ванька с Луны», вот как называется эта посудина».

Нам показали где что, потом покормили — на палубе куча блюд — выбирай, что хочешь. А пиво за свои деньги, в баре. Каюта хорошая, удобная, но иллюминаторов нет. Кругом темное дерево — вся бригантина отделана под старину.

Утром вышли в море, познакомились с капитаном. Он угрюмый такой, неразговорчивый, а жена его, Шелла, веселая, добрая. Старпом, он же боцман, тоже с женой. Еще там был художник, моряк хороший — клево узлы вязал. И лесник, тот уже вовсе дедушка, лет 45-50, хотя совсем новичок. Но всем им, видно, нравится плавать. Не ради гонок — на старости лет мир посмотреть.

Идем первый день — ветер хороший, баллов 5-6, палубу заливает, качает вовсю — мы-то на огромном «Крузене» к качке не привыкли. Ну, мы «чаек и попугали»... Понимаете, да?

— Понимаю, Миша.

— Вот. А когда принялись за дело, то и «про чаек» забыли. Делали все. С утра до вечера, с ночи до утра — кому какая вахта выпадет — и паруса поставить, и перебрасопить реи, и на камбузе помогать, и гальюн драить.

В парусах у нас больше всего Славик разбирается. Мы-то все радисты, а он с судоводительского, профессиональный яхтсмен. Он в этом деле «черепит». Как только вышли, он сразу посмотрел на паруса и говорит старпому: «Ну что такое! Что это у вас паруса хлопают?! Надо набить». Старпом так вежливо: «Давайте набьем». Набили. Отлично поскакали.

Все они, конечно, фанаты, но не профессионалы. Даже снасти не помнили, где какая. И к каждой таблички прицепили, — где шкоты, где брасы. Капитан, конечно, знал, но вот дает он команду старпому-боцману, а тот достает тетрадочку и по тетрадочке шпарит команды. Вот он орет нам что-то, а мы на него тупо так смотрим, по-английски не врубаемся. Тогда он что-то орет художнику, художник что-то леснику показывает, а тот и сам ничего не знает, рыскает: «Где же этот фал, черт бы его побрал!» Лесник дерг за одну веревочку — нет, не та. Дерг-дерг другую — ага, поехало. Значит, это фал. Потом и мы приноровились. «Рей за фал поднять!» — поднимаем. «Шкот потравить!» — тянем этот шкот. А потом решили английские команды упростить. Отдавать назад, травить, — у нас просто: «Изи!» А тянуть — просто «Пул!» А ветер хороший, но изменчивый. Надо часто реи поворачивать, брасы тянуть. Ну, мы и кричим друг другу: «Пул! Пул! Пул зе брейз!» Смотрим, а англичане катаются по палубе. Прямо помирают от смеха. А мы растерялись: чего они ржут?