Журнал «Вокруг Света» - Вокруг Света 1996 №09

В гражданскую, когда тысячи беспризорников спасались от холода и голода в Ташкенте, стала крылатой фраза: «Ташкент — город хлебный». Так назвал свою повесть и писатель А.Неверов. Это подтвердилось и в Отечественную войну, когда узбекский город приютил чуть не половину охваченной огнем России. С тех пор Ташкент всегда слыл символом надежды, удачи, изобилия. Однако, прилетев сюда впервые в 1968 году, я попал совсем в другой город. То было спустя полгода после страшного ташкентского землетрясения. С чувством необычайного смятения я объезжал улицы, обращенные в сплошные пустыри. Сто тысяч строителей со всего братского Союза возводили в Ташкенте ныне всем известный Чиланзар. Притихли тогда даже знаменитые ташкентские базары... В последний раз я был в том городе в самом начале «перестройки», когда еще никто не мог даже предположить — что ожидает Узбекистан в ближайшие годы. И, внешне такой же, как в лучшие свои времена, — хлебный и гостеприимный, теплый и опрятный, зеленеющий гигантскими тополями и каштанами, искрящийся фонтанами, — внутри себя Ташкент как-то затаился, терпеливо и осторожно, с восточной мудростью выжидая грядущих перемен. И вот они пришли. Вместе с ними вновь пришло время вспомнить слова, которыми когда-то Ташкент был награжден, как самым высоким орденом: «Ташкент — город хлебный». Ташкент сегодня — открытый город. Его отели и улицы наводнены зарубежными гостями — из Америки, ФРГ, Японии, из всей Юго-Восточной Азии. И мы ничуть не удивились, узнав в национальной компании «Узбектуризм», что ею подписаны и уже действуют выгоднейшие контракты с компаниями Малайзии, Индонезии, Китая...

Сюда идет весь Ташкент

Я помню, каким был Чорсу. Как он лежал под открытым небом, прямо на земле, и оттого казался необыкновенно экзотичным. Но летом от жары на глазах усыхала зелень, трескались и сочились арбузы и дыни, и уже в полдень тут замирала жизнь. А зимой над Чорсу моросили дожди, иногда падал снег...

Сегодня Чорсу, как бы оторвавшись от земли, встал над Ташкентом, устремив в знойное небо гигантские крыши и купола. Новый Старый Чорсу... В переводе на русский «Чорсу» означает «четыре воды». Но вот что интересно: «чор» — слово таджикское, а «су» — узбекское... Однако название это вышло из столь глубокой древности, что мало кто может объяснить его происхождение и смысл. А мне кажется, что «четыре воды» — это четыре главных объекта, тесно примыкающие к Чорсу, образуя вместе с ним как бы единый организм: самая старая в Ташкенте мечеть, которая многие годы была единственной действующей; турецкие бани, где моется чуть ли не весь базар; гостиница «Чорсу», шестнадцатиэтажным винтом уходящая ввысь; и лежащее прямо у подножия базара здание республиканского художественного объединения «Усто» — приют народных мастеров.

Из-под крыш Чорсу доносится шум многотысячной толпы, слышна гортанная музыка рубабов; дым жаровен и тандыров стелется вокруг базара.

У входа в Чорсу висят связки растений, напоминающих коноплю. Рядом, в большом тазу, эти растения тлеют, обдавая входящих сладковатым, дурманящим дымом. Задержавшись на секунду-другую, люди дают несколько сомов курящей этот фимиам старушке и идут дальше.

— Это исэрек — «вонючая трава», — объясняет мой рыночный гид и ташкентский друг усто-керамист Рамазан Мухамеджанов. — Отгоняет от рынка злых духов. В новую квартиру въезжают — тоже жгут исэрек: его дым опасен не только для злых духов, но и любых микробов.

Он дает старушке пять сомов, и мы входим в огромный зал, где куда прохладнее, чем на улице. Справа тянется бесконечный мясной ряд — быть может, самый большой в мире натюрморт из бараньих и коровьих туш и телячьих голов.

Слева ряд кулинаров, торгующих домашними изделиями, рецепты которых — чисто узбекские.

— Что это? — спрашиваю молодую женщину, перед которой лежит груда янтарных кусков, напоминающих затвердевший и расколотый мед.

— Сахар для диабетчиков, — отвечает она, с тихим удовлетворением всматриваясь в мою удивленную физиономию. — Сахарный песок варим в казане, затем выдерживаем шесть дней. Так из него родят все вредные вещества, и сахар становится не только безопасным для больных диабетом,

но даже полезным, для любого человека вообще — например, спасает от авитаминоза.

Спасительницу человечества зовут Камила. Она работает медсестрой, появляясь со своим сахаром на базаре только в выходные. Подобных ей тут немало. Многие продавцы стряпают свой товар на досуге, а в субботу-воскресенье везут его на Чорсу. Рядом с Камилой продает свою домашнюю халву и пашмак с изюмом и орехами пожарный инспектор Шухрат. А дальше начинается чайный ряд, где (тоже в свободное время) работают молодые женщины, девушки, девочки. Их называют «чой-чай» — подающие чай. Они его не только подают всем желающим, но и разносят в керамических цветастых чайниках по базару.

Спустившись с верхней террасы на нижнюю, попадаем в море зелени, овощей. В Ташкенте еще весна, и весь город раскупает свежие виноградные листья. Их используют, как капустные, но они куда вкуснее и полезнее. Не попробуешь сейчас — будешь ждать целый год: только весной в Ташкенте готовят чудо-голубцы из виноградных листьев.

Весной и осенью Чорсу — как обильный огород и цветущий сад. Тугой, налитый соком лук, веселая кудрявая петрушка, редиска размером с картошку, мясистые помидоры, аккуратные и крепкие огурцы... Все это высится и слегка покачивается в красочных пирамидах, живет и дышит зелеными холмами.

— Сколько стоит лук? — интересуюсь, указывая на здоровенный пучок, в котором явно не менее килограмма.

— Три рубля.

— ?!

— Не удивляйся. В Ташкенте сомы до сих пор называют рублями, — объясняет Рамазан. — Этот пучок стоит три сома триста российских рублей. Но рублей у тебя уже никто не возьмет. Хочешь что-то купить — иди в обменный пункт.

Два молодых узбека вкатывают на зеленую террасу тележку с огурцами.

— Откуда огурчики?

— Из Кашкадарьинской области. Каждый день привозим по две тонны.

— И успеваете продать?

— Конечно. Это же Чорсу. Сюда идет весь Ташкент.

Впрочем, сюда же едет весь Узбекистан. Хотя ташкентцы уверяют, что могли бы своими огородами обеспечить базар. И это не пустые слова: каждый кусочек городской земли, в каждом дворе, под каждым окном, даже в самом центре (не говоря уже об окраинах), используется под огород. Однако, конечно же, Чорсу этим не насытишь. Чорсу — это чрево двухмиллионной столицы и всего Узбекистана. Его площадь огромна — десять гектаров, и с верхней террасы видно, как внизу, на главной рыночной площади, волнуется безбрежный торговый океан...