Журнал «Вокруг Света» - Вокруг Света 1996 №11

В 1712 году над военно-морскими кораблями взвился новый, «Андреевский», флаг — белый с лазоревым крестом, в честь ордена святого апостола Андрея Первозванного.

Каждый российский государь считал своим долгом внести изменения в российскую символику. Так, в 1858 году царь Александр II учреждает третий, черно-желто-белый, флаг для правительственных, казенных и административных учреждений. Его цвета символизировали землю-золото-серебро. Так называемый «монархический» флаг просуществовал до 1883 года.

Нельзя не согласиться с мнением известного русского ученого, создателя русского Толкового словаря Владимира Даля. Он отметил, что все народы Европы знают свои национальные цвета, а мы же не знаем и путаем, «поднимая разноцветные флаги и невпопад».

Лишь в 1896 году, накануне коронации Николая II, окончательно утверждается национальным бело-сине-красный. Красный цвет означал «державность», синий, вернее, лазоревый — цвет Богоматери, под покровительством которой находилась Россия, и белый — цвет свободы и независимости. По этому флагу и стали повсеместно узнавать мощное Российское государство.

Судьба бело-сине-красного была драматична. Спустя 24 года, в апреле 1918 года по предложению Якова Свердлова был учрежден красный флаг. Его, скорее всего, позаимствовали у европейских социалистов прошлого века. Несмотря на трагический и довольно продолжительный период в жизни нашего государства, прожитый под красными знаменами, именно под ними народ отстоял страну от фашизма.

И вот настал 1990 год, когда необходимость демократических перемен стала очевидной. Будучи тогда министром внешнеэкономических связей Российской Федерации, я постепенно осознал и необходимость возвращения исконно русской государственной символики. И даже повесил в кабинете бело-сине-красный флаг из своей коллекции, за что, кстати, не раз получал нарекания, но флага все равно не убирал.

В августе 1991 года, когда был снят со здания Верховного Совета красный флаг, заменить его оказалось нечем. Срочно послали машину, чтобы взять из моего кабинета бело-сине-красный. Именно он и был поднят 22 августа 1991 года над известным зданием на Краснопресненской набережной.

Потом эту реликвию я взял с собой в Париж, когда был назначен торговым представителем Российской Федерации во Франции. Здесь у меня возникла идея — создать в Париже, где так много русских эмигрантов разных поколений, Музей русского флага. Сегодня уже собрана довольно значительная коллекция, отражающая разные эпохи развития нашего государства, забывать о которых мы не вправе.

Когда-то давным-давно, много-много эр назад, жил-был слон, который как-то раз решил взобраться на вершину Кириньяги, что кличут горой Кения. Он лез-лез, пока не достиг самой вершины, где стоял золотой трон, с которого Нгаи правил Вселенной.

— Зачем ты искал меня? — угрожающе спросил Нгаи.

— Я пришел к тебе с одной просьбой. Не мог бы ты превратить меня в кого-нибудь другого? — сказал слон.

— Я создал тебя самым сильным и могущественным из всех тварей, — ответил Нгаи. — Ты можешь не бояться ни льва, ни леопарда, ни гиены. Куда б ты ни шел, все остальные созданные мной существа торопятся освободить тебе тропу. Почему ж тебе расхотелось быть слоном?

— Как я ни силен, всегда найдется такой слон, который обладает большей силой, — возразил слон. — Он отгоняет меня от ям с водой и сочной травы. Он забирает себе всех самок, и мое семя умирает внутри меня.

— И чего ж тебе надобно от меня? — вопросил Нгаи.

— Я и сам не знаю, — ответил слон. — Мне хотелось бы стать жирафом, ибо на кронах деревьев всегда есть зеленые свежие листья — куда б жираф ни направился, он везде найдет себе пропитание. Или нет, кабан-бородавочник тоже не испытывает не достатка в пище. Зато орел выбирает себе самку на всю жизнь, и даже если он не так силен, чтобы защитить ее от посягательств сородичей, которые вдруг вознамерятся отбить ее, его глаз настолько острый, что он увидит врага издалека и успеет укрыть самку. В общем, преврати меня в кого сам пожелаешь, — заключил слон. — Доверяюсь твоей мудрости.

— Да будет так, — провозгласил Нгаи. — С этого дня у тебя будет такой длинный нос, что ты без всякого труда сможешь достать самую изысканную листву, растушую только на вершинах акаций. Кроме того, я дам тебе огромные бивни, чтобы ты мог добыть из земли воду и корни в любом уголке моего мира. И там, где орла подведет его острый глаз, тебя спасет обоняние и слух, которые я подарю тебе.

— Чем я могу отблагодарить тебя? — в радости воскликнул слон.

— Может, тебе вовсе и не захочется меня благодарить, — ответил Нгаи.

— Как так? — удивился слон.

— Ведь что бы я ни сказал, что бы я ни сделал с тобой, ты все равно останешься слоном.

Выдаются такие деньки на нашей терраформированной планете Кириньяга, когда быть мундумугу, колдуном-врачевателем, не составляет ни малейшего труда. В такие дни я благославляю пугал в полях, раздаю амулеты и всевозможные мази больным, рассказываю сказки детям, делюсь впечатлениями с Советом Старейшин и учу уму-разуму своего юного помощника Ндеми; ибо мундумугу — это нечто большее, нежели создатель амулетов и заклятий, это не просто разумный голос в Совете Старейшин: мундумугу — хранитель традиций, благодаря которым народ кикую стал таким, какой он есть.

А иногда быть мундумугу очень нелегко. К примеру, если я решаю какой-нибудь спор, одна сторона обязательно остается мной недовольна. Или когда приходит такая болезнь, с которой мне не справиться — ненавижу говорить семье умирающего, что их отца, сына или брата вскоре придется оставить в саванне на съедение гиенам. Или когда я вижу, что Ндеми, который когда-нибудь станет мундумугу, абсолютно не готов принять на себя мои обязанности. А ведь уже недалек тот день, когда мое старое, морщинистое тело откажет.

Но ужаснее всего быть мундумугу, когда перед тобой встает проблема, против которой вся мудрость кикую — не более, чем пыль на ветру.

Такой день начинается как все. Я просыпаюсь, прогоняю остатки дремы и выхожу из хижины на бому. На плечах у меня одеяло — солнце еще не успело прогнать ночную прохладу. Я разжигаю огонь и сажусь рядом, поджидая Ндеми, который наверняка опять опоздает. Иногда я сам удивляюсь его богатому воображению, ведь в своих оправданиях он еще ни разу не повторился.

Со старостью ко мне пришла привычка жевать по утрам лист дерева кват, чтобы кровь бодрее текла по телу. Ндеми не одобряет этой моей привычки, поскольку выучил, что кват — это не только лекарство, но и сильнодействующий наркотик. Я еще раз объясню ему, что без этого листа страшная боль будет мучать меня, пока солнце не окажется над самой головой. Я скажу ему, что, когда он будет таким же, как я, его мускулы и тело тоже перестанут повиноваться приказам и начнут приносить одно страдание. Он в ответ только пожмет плечами, кивнет головой и позабудет все до следующего утра.