Журнал «Вокруг Света» - Вокруг Света 1993 №02

Он по-прежнему перемещался между домами, огромными и далекими, под ослепительным небом. На повороте солнце ушло в сторону, и его причиняющие боль лучи покинули мозг. Но он по-прежнему ощущал солнечное тепло. Это был ясный теплый день в городе, название которого было ему неизвестно, день, похожий на тот, который он пережил во сне, когда над ним склонялись люди со своими скальпелями и иглами. Они оперировали его, но, как он теперь подозревал, отнюдь не для того, чтобы спасти. И если Хансен доставил его на Землю, то действовал с какой-то вполне определенной целью, которая была неясна ему.

«И теперь... Что будет теперь?» — думал он.

Парализованный, с телом, в котором бодрствовал только один мозг, он продолжал бороться, пытаясь отыскать следы того, что произошло в последние часы, стараясь вернуть воспоминания, в которых скрывалось что-то ужасное.

Он долго ждал, прислушиваясь к вибрации двигателя. Пульс города... Затем солнце вновь вернулось на полосу неба между двумя металлически-серыми стенами зданий. Еще раз оно хлынуло ему в глаза, уничтожив ощущение настоящего, буквально отшвырнув его назад во времени к нежному сну с ручейком...

Он опустил ноги в ручей. Камешки в воде были словно ледяные шарики.

— Иди туда, дальше,— сказала рыжая девочка.— Давай поплывем!

Вода была холодной, но приятной. Отблески солнца танцевали на уровне глаз, а когда он нырнул, то увидел их над собой, и ему показалось, что в глубине ручья очень светло. Вблизи от него в воде развевались волосы девочки, словно рыжие водоросли. Он плыл все дальше и дальше между двух берегов, становившихся все более темными и неотчетливыми. Теперь ему было почти жарко. На дне ручья, опускавшемся все глубже и глубже, сверкали камешки — зеленые, красные, желтые. Ручей превратился в речку, реку, море, где плавали неясно различимые рыбы, а на дне виднелись водоросли и синевато-зеленые раковины. Зеленые течения поднимались из сумрачных глубин. Вода была повсюду. Ручей превратился в огромный мир, приятно обещавший веселые игры, укромные уголки для пряток. Девочка по-прежнему была рядом с ним — он чувствовал это, не видя ее, и только прядка ее волос время от времени касалась его лица.

А потом все вокруг снова внезапно стало угрожающим. Вода исчезла, и он увидел над собой лица с выражением напряженного внимания.

— Чиагги... Вас зовут Поль Чиагги...

Он хотел ответить, выразив криком свое смятение и страх, но в нем ничто даже не шевельнулось. Он не ощущал свое тело. Только в голове пульсировала слабая боль, а в поле зрения все предметы иногда расплывались.

— Вы знаете ракетную технику. Вам известны все способы запуска ракет. Вы точно знаете, сколько тонн тяги нужно приложить в конкретную секунду в конкретной точке, чтобы получить нужный вам результат. Вы знаете все это. И теперь вы знаете все о Станции. Вы знаете ее...

В первый момент ему кажется, что это не так. Затем в мозгу появляются два слова: Гамма-южная. И едва они появляются, как перед его внутренним взором возникают сложнейшие чертежи. Да, он знает всю станцию, все ее уровни, все детали, вплоть до самого несущественного люка.

— Вы ее знаете,— снова повторяет голос.— Мы отпечатали станцию Гамма-южная в вашей памяти. Теперь вы знаете ее так же хорошо, как и свою космическую Станцию. И вы помните, что вам нужно сделать. Вы это знаете.

Еще раз он пытается ответить и, может быть, отвечает, потому что чувствует, как что-то шевелится в нем, и тогда человек кивает с удовлетворенной улыбкой. Затем, обернувшись, что-то говорит окружающим. На передний план выдвигается другое лицо. Это лицо Хансена. Оно склоняется над ним, и на этом лице проявляется смесь любопытства и удивления. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но не произносит ни слова.

— Теперь,— продолжает человек,— вы отправитесь в путь. Вы поведете группу. До конца... До конца... ДО КОНЦА...

Слова пропадают, затухая в зеленых и черных глубинах. Но это уже не имеет никакого значения, потому что он движется все дальше и дальше. Он мчится, мощно загребая всеми своими плавниками...

— Восемь черепах, к панцирям которых было прикреплено восемь микрозарядов взрывчатки, покинули базу, расположенную здесь.— Палец Бомона остановился у точки, находящейся на черной линии корсиканского побережья.— Восемь черепах плюс еще одна — вожак стада; на этом этапе операции вожака уже нельзя было рассматривать как обычное животное...

Наступила продолжительная пауза. В соседней комнате кто-то откашлялся, и Бомон бросил взгляд на часы. Момент для приглашения двух его посетителей приблизился, но еще не наступил.

— Поль Чиагги! — наконец воскликнул один из журналистов.— Вы использовали его, чтобы...

Жан Бомон де Серв с улыбкой поднял руку.

— Вы, разумеется, уверены, что все поняли... Перед нами стояла следующая задача: с одной стороны, нужна черепаха, способная выдержать большое давление, и с другой стороны — человек, обладающий знаниями, необходимыми для того, чтобы взорвать такое гигантское сооружение, как Гамма-южная. Решение было очевидным...

Нельзя было сказать с уверенностью, действительно ли все журналисты разом побледнели. Во всяком случае, молчание продолжалось еще несколько секунд, после чего самый храбрый из них медленно произнес:

— Вы... пересадили мозг Чиагги черепахе-вожаку, так? Вы создали что-то вроде гибрида, способного руководить всей операцией?

Бомон улыбнулся, не ответив. Было очевидно, что он наслаждался возникшей ситуацией.

— Но линия обороны...— сказал другой журналист.— Каким образом черепахи смогли ее преодолеть?

— Как рыбы,— ответил Бомон, пожав плечами.— Как стая больших рыб. В конце концов, обитатели моря не подвергались проверке — ведь никто не мог предположить, что они могут заниматься политикой! Не так ли, господа? А предположить, что в Средиземном море могут оказаться черепахи с Венеры...

Бомон встал и обошел вокруг стола, провожаемый взорами автоматических телевизионных камер. Подойдя к двери в соседнюю комнату, он постучал в нее. Это было сделано исключительно для большего эффекта, потому что подать знак можно было и сидя за столом. Но Бомон рассчитал каждый свой жест для нескольких мгновений триумфа...

Боже мой! Поток воспоминаний снова прервался с исчезновением солнца. Но теперь, по правде говоря, он уже в нем и не нуждался. Ему все было ясно, и единственное, чего он желал,— это продолжения своего подводного сна. Того сна, который был вовсе не сном и закончился взрывом... Умереть — вот все, чего он в действительности желал. Боже мой!

Машина остановилась. Он все еще видел небо — бледное небо Земли... может быть, небо Марселя. Он улавливал пульсацию городской жизни, шаги тех, кто оставался людьми, имели руки, рот...