Журнал «Вокруг Света» - Вокруг Света 1993 №04

Второй подвал по величине был почти такой же, как первый. Его мрачные кирпичные стены и потолок как-то необъяснимо давили на нас, и у меня в груди было какое-то странное чувство. Противоположная стена была сплошь завалена сломанной мебелью, а в глубине подвала стояли две подставки, на которых лежала старая пожелтевшая створка двери. Это было нечто от слесарного верстака. Воздух здесь был также сырой и имел неприятный запах гнили и еще какой-то чертовщины. У самого пола мы увидели прямоугольную низенькую дверцу в полметра. Она была прикрыта стопками спинок от сломанных стульев.

— Тсс!..— прошептал вдруг Сало.

Мы замерли. Где-то послышались близкие шаги. Прогудев над нашими головами, они замерли в отдалении: над нами кто-то прошел.

После этого, не проронив ни слова, мы стали осторожно обнажать дверцу от сломанных стульев. Спинки были сухие, легкие и пыльные. Мы устроили конвейер и через минуту уже увидели подножие прямоугольной двери.

— Видишь, дверца старинная? — спросил у меня Мишка. — Вот в нее мы сейчас и пролезем.

Пролезть в нее нам было мудрено: она была очень маленькой. С колотящимся сердцем я стал ждать.

— Я пойду первым,— предложил Олег.— А то мне всех труднее пролезать.

— Давай,— согласился я.

— Такому грузному дяде,— сказал Мишка иронически, — довольно трудно пролезть в такую дверь.

— Но мы-то пролезали в нее раньше,— возразил Сало. Он нагнулся и вдруг замер в оцепенении: где-то в темноте послышался шорох.

Мы вздрогнули.

— Тише! — прошептал Мишка, закрыв рукой пламя свечи.

Но тревога оказалась ложной: все было спокойно. Олег осторожно взялся за дверцу и потянул. Послышался слабый писк и скрежет. Я стиснул зубы и сжал кулаки. С кряхтением и вздохами дверца отворилась, а за нею я увидел кромешную темноту. В лицо дунуло какой-то подозрительной сухостью.

— Я зажгу свою свечу,— сказал Олег,— и полезу с ней.

Сейчас, когда мы смотрим на фотографии этих ребят из правительственного Дома на набережной, поражает, что их облик ничем не отличается от облика обычных дворовых ребят довоенной Москвы. Особенно в этом убеждает фотография Светланы Аллилуевой с автографом отца, вождя народов.

Слева направо: Светлана Аллилуева, Лева Федотов, Юра Трифонов с сестрой Таней; и рисунок Дома на набережной, сделанный Юрой Трифоновым в школьные годы.

Подвал озарился лучами двух свечей.

— Будет иллюминацию устраивать,— сказал громко Сало, забыв обосторожности.— Туши свою! Нам экономить нужно!

Мы замерли от его громового голоса.

— Тише ори! Огрызнулся Мишка.— Эко орет. Услышат ведь. Зажги свою розовую свечу,— сказал он мне.— А то Олег сейчас влезет, и мы останемся в темноте. Я полезу за ним, а ты за мной.

Моя свеча вспыхнула как раз вовремя: Сало в это время просунул свою руку с горящей свечой в отверстие двери и сам с кряхтением втиснулся туда. Его грузная туша заняла все пространство в открытой дверце, так что мы видели только нижнюю часть туг^аища и ноги, бессильно скользящие то полу.

— Тише, тише,— шепнул Мишка.— Скорее!

— Да погоди,— услышали мы приглушенный голос Салика.

Наконец остались только его башмаки. Тогда Мишка потер руки и, нагнувшись, пролез в дверь. Я остался в зале один. Услышал из-за дверцы голос Михикуса:

— Лезь сюда за нами.

Я задул свечу.

Подвал погрузился в полный мрак, лишь узкий луч света падал на пол из открытой дверцы. Я плюнул беззаботно, скрипнул дверцей и на четвереньках пролез вперед. Когда приподнял голову, то увидел только сухие серые кирпичные стены узкого коридора и брюки Мишки — он стоял во весь рост, а я еще находился почти в лежачем положении.

— Закрой дверь,— шепнул Мишка.— Только как можно плотнее.

Я изогнулся, втянул ноги в коридор и, взявшись за край дверцы, затворил ее. Она захрипела и с писком повернулась. Кое-как подвел ее к стене и услышал вопрос Михикуса:

— Плотно закрыл?

— Плотно,— ответил я тихо. С этими словами я напряг мускулы ног и выпрямился во весь рост. И вы знаете, друзья мои, где мы находились? Мы находились в страшно узком, но очень высоком проходе. Он был до того узким, что в нем можно было стоять только боком, повернув влево или вправо голову, иначе мы бы терлись затылками и носами о стены.

Кирпичи древние, выцветшие, облезлые и местами покрытые легко отскакивающей старой светло-коричневой массой, которая за сотни лет сумела высохнуть. Эта масса при прикосновении к ней рассыпалась на мелкие кусочки и пыль.

Сердце у меня бешено колотилось, в груди давило, и от этой ужасной тесноты выработалось какое-то необъяснимое, неприятное чувство.

— Вот видишь, какой проход,— обратился ко мне Мишка, кое-как повернув ко мне голову, отчего его кепка, зацепившись козырьком за стены, сорвала кусочек серо-коричневой замазки и сама съехала набок.— Вот это и есть тот самый узкий ход, о котором мы тебе рассказывали. Я молча кивнул.

— Ну, пошли, что ли? — спросил Олег.

И мы, шурша одеждой о стены, начали продвигаться вперед. Вдруг в стене, перед моими глазами, проплыло несколько высоких и узких оконцев. Я заглянул в одно из них, но ничего не увидел. Сунул туда руку и ощутил пустоту. Эти жуткие подземелья как бы давили на мое сознание, и я чувствовал себя сдавленным и стиснутым не только физически, из-за узкого коридора, но и морально. Я скосил глаза и увидел, что моя одежда приобрела серый цвет. Мишка, продвигавшийся передо мной, и Салик, идущий впереди всех, тоже были похожи на подземных дьяволов, а не на людей. На вид эта церковь маленькая, невзрачная, подумал я, а под собой имеет такие обширные подземелья! Очень странно...»

У Олега в доме был роман Льва Толстого «Воскресение», издания начала века. Церковная цензура изъяла главу о богослужении. Хозяин книги тех лет переписал ее на обычной «тетрадной» бумаге и вклеил. Один листок остался свободным. Олег его вырвал и написал на нем текст примерно такого содержания: «Идя по проходу и спускаясь все ниже, увидишь, как вода сочится, а справа будет железная дверь. Ее не открывать, ибо вода хлынет!» Олег намекал на Москву-реку. И подпись — гимназист такой-то.

Изложив на старинной бумаге «старинный» текст, Олег упаковал записку в железную старинную коробку кондитерской фабрики «Сиу». Коробку он подложит Левке в подземелье. Будет у Левки физиономия, когда Левка обнаружит записку!

Но потрясающий план с треском лопнул. Причина? Олег спохватился — текст создан без ятей и других старинных премудростей, чего не мог сотворить даже самый завалящий гимназист, потому что «премудрости» эти элементарны. Левка человек научно дотошный — сразу разоблачит фальшивку. И когда теперь у нас в квартире доктор наук Олег Владимирович Сальковский вспомнил и рассказал эту трагикомическую историю, мы долго смеялись. Мы с Олегом читали Левины дневники, вновь совершали далекое, азартное путешествие. Во многом и безрассудное, если учитывать конечную цель — Кремль... И полное отсутствие последовательности, разумности в действиях — искатели приключений!.. Подземные коридоры. Залы. Высокие и узкие оконца и страшные камеры с крючьями и кольцами на потолке. Скрипы. Шорохи. Плесень. Угольная темнота или луч света. Черепа ад кости — грудами. Малютины тайные доклады Грозному — сколько человек погублено «ручным усечением», сколько еще «надежно пытают». Кого заживо поджарили на большой сковородке: было и такое. Я даже запомнил фамилию подобным способом казненного боярина — Щенятев. Короче говоря, настоящая жуть! Что ни говори. Эту выписку из книги академика Веселовского я сделал уже теперь. Мы имеем в дошедших до нас списках синодика не хронологический и не полный список казненных, а весьма не полный перечень лиц, погибших за весь период массовых казней... Перечень этот был составлен не в порядке событий, а задним числом, наскоро, по разным источникам.