Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1960 год

Венесуэла нуждается в быстром экономическом развитии. Однако венесуэльцы не хотят, чтобы с ними обращались, как с какими-то дикарями, не хотят, чтобы их просто использовали в качестве рабочей силы, и ведут все более и более решительную борьбу за удовлетворение своих требований.

Нефтяной ландшафт

И вот мы снова едем из Каракаса, на этот раз в Маракаибо.

Мы проезжаем Мене-Гранде — первый на нашем пути нефтяной промысел. Нас окружают джунгли, дощатые домики, вороны на деревьях и люди с невероятно темной кожей — то ли от примеси негритянской крови, то ли от нефти.

Еще несколько километров пути, и нефтепромыслов становится так много, что один просто переходит в другой. Нефтяные вышки разбросаны на небольших вырубках довольно редко, и насосы медленно качают нефть, как бы в задумчивости, углубившись в философские размышления. Насосы мне всегда напоминают птиц, и эти огромные абстрактные птицы, прикованные к земле, все время что-то пьют, сопровождая каждый глоток неумолимо регулярными механическими движениями всего тела, а рукоятка насоса, выкрашенная в желтый или красный цвет, служит вместо клюва.

Куда ни бросишь взгляд, всюду проложены трубы, по которым перекачивают нефть. Трубы идут через поля и сады, возле стен домов и лестниц, ведущих на крыльцо. Отдельные узкие трубы сливаются в более широкие, их становится все больше и больше, и они бок о бок бегут дальше.

Прижавшись к лесу, вдоль шоссе стоят дома, жалкие, невзрачные дома, а у порога — море нефтяной грязи. Вечером старые и молодые выходят из домов посидеть на трубах и немного отдохнуть после дневного зноя.

Порой мы проезжаем через районы, сплошь заваленные старыми автоцистернами, просто цистернами, каркасами автомобилей и грудами до неузнаваемости изуродованного металла. Этот невероятный хаос является своеобразным кладбищем цивилизации моторов и нефти, которую вдруг постигла какая-то катастрофа. Всюду выступает, словно слезы, ржавчина; застывшая нефть вычерчивает на земле длинные дорожки, а нефтяная грязь лежит утоптанными пластами или образует глубокие разноцветные лужи.

А совсем рядом стоят ярко раскрашенные станции обслуживания, бары с музыкальными автоматами, магазины с самым пестрым ассортиментом товаров и высокие рекламные щиты. Вокруг уныло бродят перепачканные нефтью собаки. Чернолицые негритянские девушки прогуливаются в плотно облегающих платьях из блестящего в полоску атласа, напоминая розово-зеленые карамельки.

В бары и магазины заходят и рабочие с нефтепромыслов, их можно легко узнать по шлемам, которые сделаны не из стали, а из какого-то легкого белого металла, возможно из алюминия. В руках они вертят составленные вместе судки из такого же металла...

Наконец дорога выходит на берег озера. Сквозь редкие ряды пальм мы видим, как прямо из воды далеко от берега поднимается неподвижный лес нефтяных вышек. Медленно заходит солнце, словно покрытое красноватой копотью, озеро катит свои пурпурно-фиолетовые волны, огнем пылает горизонт, просвечивая сквозь черную решетку железных башен.

Город Маракаибо

До городской пристани остается еще несколько часов езды через вечерний сумрак.

Иногда мы едем возле самого озера, и вода жадно лижет обочину дороги. Иногда едем в высокой траве, которая раскачивается у нас над головой.

Наконец в ярком свете прожекторов появляются какие-то длинные строения и вереницы машин. К пристани только что подошел огромный двухпалубный паром, и вот уж открываются широкие ворота с откидывающимися на берег трапами. Через одни ворота паром выбрасывает машины, через другие поглощает их. Погрузка идет очень быстро, и темп ее все ускоряется благодаря нетерпеливым возгласам ожидающих своей очереди.

Наше первое знакомство с Маракаибо было подобно шоку. Невероятные заторы, толчея на улицах, сбившиеся в кучу машины и люди, неистовая горячка уличной торговли и безудержная погоня за продажными наслаждениями. Какая-то бешеная лихорадка страстей и азарта.

Это захолустный городишко, который вдруг начал быстро расти. Брызнули фонтаны нефти и превратили спящую, идиллическую гавань в крупный промышленный центр, кипящий жизнью и раскалывающийся от уличного шума. Тротуары сплошь заставлены лотками, и вам кажется, будто весь город собрался здесь, чтобы криком и жестикуляцией привлечь к себе внимание покупателей. Грохот несется от сверкающих дождем мостовых, врывается в автомобили, взлетает на балконы. Вы можете стрелять из пистолета, и никто не услышит выстрела.

Улицы заливает неоновый свет, ядовито-зеленый, розовый, больнично-фиолетовый; ярко раскрашенные женщины вертятся перед двустворчатыми дверями баров, напоминающих старинные погребки Запада. В зале стоят батареи вентиляторов, разгоняющих жару, ревут музыкальные аппараты, грохочут автоматы, отпускающие напитки и закуски, в стаканах звенят кубики льда.

Сидящие в зале бьют друг друга по плечу, похлопывают женщин по обнаженной спине, хохочут во весь рот и что-то кричат друг другу в лицо. Некоторые играют в карты, очевидно в маракаибский покер; при этом у одних лица напоминают гипсовую маску, снятую с покойника, у других искажены жуткой гримасой убийцы.

Утро мы встречаем на балконе отеля. Отсюда хорошо видно, как площадь готовится к началу торговли.

Все, что здесь продают, — сплошная чепуха, мелочь и мишура, эти вещи нравятся многим и никому не нужны. Большая часть торговцев приехала сюда совсем недавно из других городов, из других стран. Многие из них люди пожилые, они все время ждут, что им вот-вот повезет: ведь они бросили все, переехали на новое место и начали жизнь сначала. Теперь они живут надеждами, мечтами и иллюзиями. Нужно только начать, неважно с чего, неважно где.

На невысоком холме, в стороне от остального города, вырос новый район, где находятся здания американских фирм, воздушных агентств и виллы миллионеров. Те, что живут внизу, в толчее и грязи, мечтают перебраться когда-нибудь в этот рай, а пока берут такси и ездят туда по вечерам на прогулку, чтобы посмотреть на сияющее золотом озеро и загорающийся огнями город — эту огромную чашу, переполненную до краев дымом несбывшихся надежд.

Венесуэла производит очень сильное, яркое впечатление. Это страна больших возможностей, но на всем ее облике, на всем образе жизни венесуэльца лежит отпечаток какой-то судорожности, напряженности, во всём чувствуется какая-то болезненная и вызывающая самоуверенность.

Рядовой венесуэлец любит показаться мрачным и обиженным, иногда он держится натянуто, а иногда подчеркнуто небрежно: с видом превосходства или с заученным безразличием. Говорит он мало, ограничиваясь жестами или невнятным бормотанием, смеется редко и смотрит очень подозрительно на все и на всех.