Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №05 за 1960 год

Регулярные рейсы из Киренска в Ербогачен начались уже после войны, но аэродрома долгое время не было, и самолеты садились на луг, в нескольких километрах от села. С одним из таких «кукурузников» в Ербогачен прилетел долговязый и на редкость худой молодой человек в бушлате и мичманке. Через день председатель поселкового Совета на общем собрании представил начальника аэродрома Евгения Лаврентьевича Прошутинского, бывшего моряка.

— Значит, так, — сказал начальник, у которого не было ни подчиненных, ни аэродрома. — На сегодняшний день мы не имеем даже приличной посадочной площадки, но на завтрашний мы должны иметь авиационный порт, где пассажир мог бы отдохнуть, оформить билет и прочее. Поскольку средств у нас нет, то будем строить методом народной стройки.

Приезжий развернул перед собравшимися карту района. Деревни, изображенные на ней, были соединены красными линиями.

— Благодаря аэродрому Ербогачен станет транспортным центром, — пояснил Прошутинский. — Нам с вами не придется выпрашивать лошадку и тащиться в соседнее село, как это наблюдалось до последнего времени...

В следующее воскресенье двести человек вышли на строительство аэродрома. Они рубили деревья, и распорядитель работ Прошутинский подкладывал под пни желтые кубики аммонала. Лицо начальника будущего порта было обожжено и запорошено песком, разлетавшимся от взрывов. Он носился от одной группы рабочих к другой и хриплым голосом отдавал указания. Такой уж был человек неугомонный... Прошло несколько месяцев, и Прошутинский поднял над аэропортом флаг воздушной навигации.

В этот богатый событиями день Прошутинский отправляет в «почтовое кольцо» Сашу Хивинцева, командира звена легких машин. Пилот, приняв с очередного киренского самолета почту, развозит ее по кругу, пролетая над самыми отдаленными селами. «Кольцо» позволяет таежникам получать газеты в один день с иркутянами. Когда самолет Хивинцева отрывается от земли, наступает очередь второго «Яка». Пилот Валерий Плосков летит к геологам, на «оперативную точку», куда должен прибыть и вертолет Касьяненко.

Прошутинский поднимается на второй этаж к узлу командной связи, чтобы отправить машину. Сейчас произойдет обычный радиоразговор, ритуал прощания:

— Взлет разрешаю... Ваш взлет зафиксирован в одиннадцать часов тридцать две минуты.

Самолет выруливает к опушке соснового бора и поворачивается, бороздя задним колесом землю.

— Евгений Лаврентьевич! — радист метеостанции смотрит на Прошутинского снизу, из люка. — Срочная телеграмма.

«Немедленно свяжитесь с бортом 31408, находящимся оперативной точке, — читает Прошутинский. — Срочно отправьте борт для транспортировки тяжело больного охотника близ устья реки Чиркуо. Точные координаты местонахождения больного получить местных жителей».

Начальник аэродрома берет микрофон: — Плоское! Взлет задерживаю. Примешь срочную телеграмму.

Начальник порта сбегает по лестнице — она отвесна, как трап на корабле, — и, торопясь, заводит свой старенький «Иж», чтобы отвезти телеграмму пилоту.

— Ваш взлет зафиксирован в одиннадцать тридцать пять.

Прошутинский выключает передатчик и спускается к метеорологам. Начальник станции, молодой якут в темно-синем кителе, отрывается от карты, на которой цифрами и волнистыми линиями изобар обозначены зреющие дожди и ветры. Осень — пора неустойчивая.

— Что у нас на завтра?

— Теплый фронт от Красноярска подойдет к Брбогачену рано утром, ухудшение видимости, ветер до восьми баллов, временами дождь.

Прошутинский прикидывает: через два с половиной часа «Як» Плоскова прилетит на «оперативную точку», где находится вертолет Касьяненко. Приняв задание, вертолет отправится в Наканно — это два часа лета. Там заправка. Итак, Касьяненко сможет выйти из Наканно к устью Чиркуо в шестнадцать тридцать. Сумерки наступают в девятнадцать. Пожалуй, не успеет. Если же Касьяненко понадеется на утро, то его задержит непогода.

Прошутинский нервно крутит ручку телефона.

— Райздрав? Я насчет больного охотника. На всякий случай сообщите в Наканно, пусть медсестра выедет к охотнику на оленях.

V

Полдень. «Оперативная точка». Наканно

Геологи провожали вертолет, обступив его кольцом; придерживали войлочные шляпы с вуалью антимоскитной сетки.

Механик Бахарев плотно прикрыл металлическую дверь вертолета и, поднявшись по лесенке в кабину, примостился позади летчиков на свое шаткое сиденье — ремень, протянутый от стойки к стойке. Как на качелях.

Касьяненко, командир машины, уже запустил мотор и включил трансмиссию; стоял оглушающий треск. Бахарев надел наушники и приладил к шее, у подбородка, легкий ларингофон в чехле.

Он видел только широкую спину командира, которую обтягивала лоснящаяся кожаная куртка. Касьяненко чуть двинул плечом, потянув рукоятку общего шага винта. Механик ощутил, как возросла тяжесть его тела. Вертолет начал подъем.

В выпуклом плексигласовом окне кабины Бахарев увидел зеленые палатки геологов. Вертолет набирал высоту и увеличивал скорость. Второй пилот Ясаков, пригнувшись, следил за приборами. Его русые волосы, выбившиеся из-под ободка наушников, стояли торчком. Солнце золотило их. Касьяненко выводил машину к Тунгуске. — Успеем, Володя? — слова Бахарева по проводам побежали в наушники первого пилота.

— Посмотрим, — ответил Касьяненко.

Он не любил поспешных выводов.

— Главное — заправка, — сказал Ясаков. — Час ухлопаем. Каждое ведерочко процеди!

Механик поудобнее устроился на своем покачивающемся сиденье. Бахарев любил летать с Касьяненко: прекрасный пилот. Может быть, чересчур сдержан. Ни лишнего движения, ни лишнего слова. Вечно в командировках. По дому скучает. Никому и никогда он об этом не говорит, но Бахарев знает командира. Как только Касьяненко начнет мурлыкать свою любимую «Бодайбинку», значит заскучал. Лежат они где-нибудь у геологов в палатках и вдруг слышат: «А наутро быстрые олени унесут тебя в неведомую даль; уезжала ты одна по Лене, увозила радость и печаль». Славная песня, сибирская, простая.

Вертолет ударился в облако, потом, чуть накренившись, подхваченный нисходящим потоком воздуха, стал терять высоту. Касьяненко осторожно выровнял машину.

— Бахарев! Ты что, уснул?

Под вертолетом поблескивала холодная Тунгуска. Погода ухудшалась. Стройные шеренги облаков стремительно атаковали вертолет. От них тянулись сизые клочья. Когда машина проходила под облаками, в кабине ощущалось их холодное, влажное дыхание.

Стрелка летных часов показывала четыре часа. Касьяненко повел вертолет на снижение. За невысоким темным хребтом — Наканно.

В доме у заведующего красным чумом Лени Монахова гости — Миша Путугир, двадцатисемилетний преподаватель школы-интерната, и медсестра сельской больницы Валя Березина, круглолицая, застенчивая: скажет слово, и щеки пунцовеют.