Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1990 год

Норденшельд признал, что его милая «София», к сожалению, недостаточно сильна для тех задач, о выполнении которых он мечтал. Следующие экспедиции он уже совершал на более мощных судах...

А «София»? В Арктику она уже больше не ходила, район ее плавания ограничивался водами Балтийского моря. Однако с каждым годом акватория все сужалась и сужалась. В начале XX века она оказалась на Ладоге, где долго служила как рыболовное судно-база.

В 1930 году «Софию» приобрели монахи Валаамского монастыря, и вряд ли кто из них, с опаской взойдя на борт, догадывался о том, что эта старая, разбитая посудина была когда-то гордостью полярного флота, что она штурмовала льды у берегов Шпицбергена и Гренландии, пробивалась к Северному полюсу...

Вместе с историей Ладоги, с богатой на события жизнью Валаама жила теперь «София». Монахи, как известно, не приняли Советской власти, острова отошли к Финляндии. В тихой монастырской обители тогда все чаще слышалась финская и английская речь. И разговоры велись не только на религиозные темы.

На Валааме разместили лагерь смерти для финских политзаключенных. Пытки, расстрелы соседствовали с молитвами и философскими беседами. Люди генерала Юденича темными ночами приплывали на Валаам и уплывали с него на свои тайные операции. Доставляла их «София».

В 30-е годы на одном из островов работала разведывательная школа, в которой готовили диверсантов для заброски в Россию...

Зимой 1940 года, в лютый морозный день, красный флаг взметнулся над Валаамом. Острова стали советскими. Бывшие хозяева «Софии» бежали, бросив уже ненужное судно у замерзших причалов. До лета так и простоял пароход, связанный канатом с осиротелым берегом.

Потом на острова пришли новые люди, и после недолгого ремонта «София» вновь вышла в плавание.

Вскоре пароход передали в школу юнг, которую открыли на Валааме, видимо, в помещении бывшей разведшколы. Но спокойные учебные плавания, в которых ребята постигали азы морского дела, продолжались недолго. Уже в следующую навигацию юнги приняли боевое крещение. Учеба сменилась войной. Перед «Софией» рвались настоящие бомбы, свистели настоящие пули и снаряды, когда юнги переправляли через Ладогу части отступающей 7-й армии.

С тех пор старая «София» стала работать на Дороге жизни, помогая Ленинграду в дни блокады.

После освобождения города на Неве, в последнюю военную весну, «София» вновь сменила профессию — ее переоборудовали в рыбацкий сейнер. Но суда, как и люди, стареют незаметно, а обнаруживается это сразу, вдруг... Без музыки, без торжественных речей старый пароход завели в тихую гавань, где он, думается мне, стоит и по сей день.

...Если бы я знал тогда, на полузатонувшем безымянном судне, что по этой палубе, возможно, ходил в меховом костюме Норденшельд! Или — что здесь собирались монахи перед выходом на причал монастыря. Или — что в трюме прятались заключенные и диверсанты. Или — что складывали штабелями грузы для голодающих блокадников... Не знаю, изменилось бы что? Наверное, нет. Так уж повелось: «Что имеем, не храним...»

Неужели «София» окончательно погибла?

Может быть, откликнутся ценители старины из Швеции? Может быть, удастся совместными усилиями восстановить памятник не только техники XIX века, но и техники XXI века. Я не оговорился. Новая «София», вполне возможно, станет прообразом судна будущего. Именно будущего: она с двумя двигателями — паровым и ветряным, экологически чистым.

Сейчас на морских дорогах уже появились танкеры, сухогрузы, двигатели которых «усилены» парусной системой. Но ведь такой же была и «София»!

Вполне возможно, найдутся и другие самые неожиданные повороты в долгой судьбе старейшего парохода. Музей, испытательное судно, что еще?..

Но прежде надо убедиться наверняка, что брошенный в бухте полуразвалившийся корабль, который я видел, есть именно та «София». История, приведенная выше, как мне кажется, подтверждает это. И все-таки... Надо убедиться. Поэтому редакция решила совместно с Музеем морского флота организовать экспедицию на Валаам.

В нашем поиске могут помочь и читатели. Хорошо бы записать рассказы юнг, живших на Валааме. Живы монахи — хранители памяти Валаамского монастыря. Живы наверняка и другие участники описываемых событий. Вот бы узнать о них. А от них — о «Софии».

Мурад Аджиев

Казалось, город никогда не кончится. Сине-бело-красный вагончик PEP (наземное метро) давно пересек кольцевую автомагистраль вокруг Парижа — официальную границу французской столицы, и катил на юг, а за окном по-прежнему громоздились высотные дома и небольшие виллы, пространство между которыми прорезали дороги и дорожки. Мелькали за окном станции с названиями городков и населенных пунктов, прилепившихся к Парижу, как ракушки к океанскому лайнеру. Похоже, все вокруг было застроено, огорожено, заасфальтировано. Париж, словно гигантский электромагнит, удерживал в своем сверхсильном поле города, людей, машины, поезда...

Я ехал в Юлис, небольшой городок в 30 километрах от Парижа, к своему старому знакомому Бертрану, с которым мы не виделись 18 лет, со времени его первой и единственной поездки в СССР. Начало семидесятых характеризовалось потеплением советско-французских отношений, и у французов было модно проводить отпуск в экзотической стране — СССР, чьи успехи виделись невероятно масштабными, а проживание было сказочно дешевое. Модным стало изучать русский язык, и для любителей русского поездка обходилась еще дешевле — курсы языка получали дотации от Общества дружбы СССР — Франция. Этим тогда и воспользовалась мать Бертрана, Мариша, решив приобщить детей к русской культуре. Вместе с Бертраном она привезла с собой дочь Беатрису.

Бертрану шел девятнадцатый год, он готовился к службе в армии, и потому, наверное, ему было не до курсов и вообще не до русского языка. Все его время делилось между настольным теннисом и фотографией. Поэтому и запомнил его голубоглазого, что вовсе не характерно для темноволосого француза, с фотоаппаратом в одной руке и теннисной ракеткой — в другой. Даже когда мы просто гуляли по Москве, Бертран брал с собой ракетку, а в сумке у него обязательно валялось несколько теннисных шариков на всякий случай. Беатриса отлично рисовала. Мариша шутила порой, что по точности изображения рисунки Беатрисы превосходят фотографии Бертрана. Тот вяло возражал, понимая, конечно, что двух женщин переспорить невозможно.

Поезд остановился на станции Бюрсюр-Иветт, я нажал красную кнопку на двери и с группой студентов вышел на мокрую от дождя платформу. Красные и черные черепичные крыши, тихие тенистые садики, каменные старинные заборы, увитые плющом,— от Бюра веяло спокойствием, неторопливостью, он весь был преисполнен чувства собственного достоинства.