Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1989 год

Первые лучи солнца высветили довольно неприглядную картину: усталые, посеревшие лица, измятые и уже далеко не белые халаты, и еще глаза, одинаковые глаза страдающих от жажды людей. Непросто нам дались эти ночные километры...

И все-таки ночь мы пережили. Но в пустыне убивает день! Спасти могут только вода и тень... Где ее взять? Гладкие, как морские валы, барханы тянутся к самому горизонту, глазу зацепиться не за что. Листва саксаула напоминает иголки сосны, под ней не спрячешься от солнца. И не спрятаться нельзя, если хочешь дожить до вечера. Остается, уподобляясь пустынным животным и насекомым, зарываться в землю.

Я выбираю отдельно стоящий куст саксаула и с северо-восточной стороны от него начинаю копать яму. Руками, стоя на четвереньках. Песок беспрерывно осыпается, но я так же беспрерывно выгребаю его наружу. Наконец под кустом образовывается небольшая ниша. Набрасываю на саксаул кусок ткани, привязываю его к веткам.

Закончив работу, заглядываю к соседу. В отличие от меня Сергей Колесников вырыл настоящую нору. Из песка торчит лишь его затылок. Копал он ногами, чтобы, если свод случайно обрушится, не задохнуться под слоем песка.

— В своей норе я любую жару пересижу,— радостно сообщил Сергей,— внизу песок даже прохладный...

— Проверь пульс,— напоминаю я.

— У меня все — лучше Не бывает! Пульс, как у марафонца,— 50,— заверил Сергей.

Врет, конечно. Пульс наверняка под девяносто. Стучит сердце, как у зайчика. Жара сама по себе работа, даже если ничего не делать. Спишь, а сердце все равно колотится. И ноет от непомерной перегрузки.

Прежде чем залезть в свое логово, я собираю несколько веток на саксауловом деревце в тугой пучок, засовываю в мешок и веткой же перетягиваю его горловину. Полиэтиленовый мешок превратился в солнечный конденсатор. Как ни суха листва

пустынных растений, все же вода в ней есть. Солнечные лучи, беспрепятственно проникая сквозь пленку, выпаривают из веток воду, которая оседает на полиэтилене мелкими каплями. Теперь на этот мешок вся моя надежда. Заработает он — и срок моего «выживания» возрастет многократно. Останется сухим — и я «скончаюсь» в считанные часы. Но узнать о своем выигрыше или проигрыше я смогу лишь к вечеру. А пока лежу, экономя каждое движение, не разговаривая.

К 15 часам жара достигает максимума. Температура в тени +41° С. Песок нагрелся до +65° С. На выбеленном небосводе неподвижно завис огненный шар солнца. Не шевелятся ветки саксаула. Не поют птицы. Не ползают насекомые. Не шуршит песок. Даже ветер, задувавший с утра, замер, наткнувшись на физически ощутимую стену зноя, вставшую над землей...

В который раз я делаю отчаянную попытку заснуть и даже закрываю глаза. Но вряд ли это поможет. Возможно ли дремать, лежа на раскаленном противне? В голове бьется одна мысль: припасть к канистре, выйти из эксперимента. И все же что-то меня пока удерживает от этого шага.

В 18 часов жара отступает. Я выползаю из убежища, снимаю с веток саксаула конденсатор: вода. Самая настоящая, прозрачная на вид, без постороннего запаха, с чуть горьковатым привкусом. Вода из ничего!

Осторожно сливаю воду в мерный стаканчик. 320 граммов! Богатство! Но мой результат не рекордный. Сергей Колесников выпарил 480 граммов (почти пол-литра!) воды из... верблюжьей колючки! Собираем воду, полученную всеми участниками эксперимента, усредняем результат. Получается чуть больше 300 граммов на брата. Только триста граммов? Целых триста граммов!

Подвязав к поясу на треть заполненные фляжки, мы вновь отправляемся в путь.

И снова была ночь, когда мы, не в силах перебороть себя, все чаще и чаще прикладывались к фляжкам, делали микроглотки и катали воду во рту, подолгу не глотая ее. Мы шли как автоматы, иногда засыпая на ходу.

И снова был день, когда один из нас, не сдержавшись, двумя жадными глотками осушил фляжку. Полностью. До донышка. А потом, нетвердо ступая, покачиваясь, пошел по барханам к группе сопровождения. Он подошел к канистре с пресной водой, откинул крышку и пил долго, жадно, взахлеб...

А к полудню следующего дня в эксперименте осталось лишь двое — Сергей Колесников и автор этих строк. Испытания завершены. Двое с половиной безводных суток и десятки пройденных километров — это говорит о том, что даже в самой безнадежной аварийной ситуации человек имеет шанс на спасение.

Андрей Ильичев

Продолжение. Начало см. в № 8/88, 3/89.

Стемнело. Костер догорал, и к смолистому аромату дыма стал примешиваться густой запах диметилфталата. Здесь, в тундре, геологи применяли его в чистом виде: ничто другое не действовало на местный свирепый гнус.

— А вы обратили внимание, братцы,— заметил один из парней, уютно устроившийся с подветренной стороны костра,— что местных ни комары, ни даже мошка не трогают?

— А как же Голый? — не согласился с ним коллектор Лугов.— Он-то, по всему видать, не из местных. Который день бегает по тундре да и спит, наверное, под открытым небом... И хоть бы что — не кусают!

— Кстати, о Голом,— вспомнил начальник партии.— Был я вчера в Кызиме и говорил о нашем приятеле в милиции. Так вот, капитан Баранов обещал непременно быть сегодня к вечеру, но вот что-то задерживается. Похоже, серьезное наворачивается дело...

Все замолчали. Вдруг в тишине послышались шаги, доносившиеся со стороны дороги, и вскоре у костра появился крепко сбитый мужчина в милицейской форме."

— Капитан Баранов,— представился он и, пожав всем по очереди руки, сообщил: — Мы разыскиваем...

Не успел он закончить фразу, как словно из-под земли в круге света возник Голый. На нем действительно не было даже намека на одежду, и комары, похоже, в самом деле не обращали на него никакого внимания.

Капитан милиции с профессиональной наблюдательностью отметил немалый — свыше двух метров — рост неизвестного, его рельефную мускулатуру, твердый взгляд голубых глаз и... длинные пальцы с четырьмя фалангами.

— Есть хочу! — протянул неизвестный жалобно, совсем как ребенок.

— Скорее, что там у вас есть на предмет ужина,— заторопил геологов Баранов.— И еще...— Он замялся: — Принесите ему одежду, хоть какую-нибудь.

В тесной и короткой для него спецовке неизвестный выглядел несколько комично, хотя и старался держаться с достоинством. Ему принесли хлеба, тушенки и холодной картошки, оставшейся от ужина. И когда он ел, Баранов увидел, что пищу Голый поглощал довольно странным образом: почти не разжевывая.

Отведя в сторону начальника партии, Баранов начал расспросы, но ничего существенного для себя так и не выяснил. Немногое дал и разговор с гостем. Имя он, подумав, назвал Вася, а что касается фамилии, то в ответ пожал плечами, будто никогда не слышал такого слова. Вопрос о годе рождения поверг его в полнейшее недоумение. И вообще: он всегда жил в тундре, сколько лет — не помнит, а продукты брал, потому что хотел есть. Где раньше добывал, до геологов? А раньше есть не хотелось. Когда у него спросили, почему всегда приходил только в полночь, простодушно объяснил, что это было «время наибольшего благоприятствования». Никто не стал уточнять, что, собственно, это означает, потому что такой ответ вполне вписывался в общую абсурдную картину... Короче, капитан Баранов решил забрать Васю с собой.