Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1988 год

— Из нас Афганистан уже не выветрится, как та пыль, которой мы наглотались вдоволь,— продолжал он затем.— Война, считайте, заканчивается, свою задачу мы выполнили. В афганских горах погибли тысячи советских солдат. Надо, чтобы все узнали правду о мужестве и стойкости наших парней...

В это время открылась дверь, и вошли танкисты, как и положено, в черных куртках и шлемах. Невысокие, худощавые, лица остроносые, ребяческие, румянец во всю щеку, которой, как мне показалось, вряд ли касалось лезвие бритвы.

— Рядовой Василий Бордак,— кивнув на того, кто был чуть пониже, сказал ротный,— механик-водитель, сам из Белоруссии. Его танк трижды подрывался. Из экипажа не сдрейфил никто. Исправлять-то повреждения приходилось под огнем.

Старший лейтенант перевел взгляд на второго танкиста, но, как только я услышал, что старший сержант Юрий Живов родом из Крыма, я понял, что Цюпко не отпустит своего земляка. Так и получилось...

Солнце уже подступало к горным вершинам, когда мы выезжали из парка на танке Василия Бордака. Взяли с собой и третьего члена экипажа, заряжающего, рядового Курбана Валиева — танкистская «тройка» всегда и везде вместе. Тяжелая машина, преодолевая глубокие заводненные ямы, ползла по дороге в соседствующий с гарнизоном кишлак. На его фоне мы задумали сфотографировать наших танкистов, потому и торопились — солнце вот-вот сядет. Обычный журналистский ход. Но в спешке мы как-то подзабыли, что выезжаем не на учебные стрельбы и что здесь наивность дорого обходится.

Прислонившись к орудийной башне и держась за ствол пушки, я стоял на броне вместе с Курбаном Валиевым, вглядываясь в замкнутые дувалами дома кишлака, похожие на крепости, пустынные улицы. В глаза бросился черный остов сожженной грузовой машины, привалившийся к дувалу.

— Два дня назад на мине подорвалась и сгорела,— пояснил Курбан, а когда я удивился тому, что такое могло случиться в кишлаке рядом с гарнизоном, он спокойно обронил: — А что кишлак! Ночью кто-нибудь из жителей и поставил мину. Заработать решил или пригрозили. Знают, откажешься — семью вырежут. Народ бедный, к тому же глубоко религиозный...

Развернув танк на пригорке перед улицей, Бордак выбрался из люка, следом поднялся Живов.

— Ну как вид, подойдет для съемки?

— Лучше не придумаешь,— сказал я, стараясь скрыть охватившее вдруг меня беспокойство. Оглянулся — растянутой цепью к нам двигались десятка два афганцев. Впереди бежали мальчишки.

— Минуту назад на улице ведь ни души не было,— растерянно произнес Цюпко.— Откуда они взялись? Кто это?

В голову полезли услышанные от командира разведки дивизии истории о боевиках, скрывающихся среди местных жителей, распознать которых было не так-то просто. Иногда даже соседи ни о чем не подозревали — боевики совершали диверсии или убивали активистов народной власти под прикрытием темноты.

Афганцы подошли к нам не все, с десяток их остановились в нескольких шагах, и я заметил, как они настороженно наблюдали за нами. Из-под складок одежды выглядывали дула автоматов. Остальные окружили нас, о чем-то громко переговаривались и смеялись, дружески похлопывая танкистов по плечу и показывая на фотоаппарат в руках Миши Цюпко.

— А, сфотографироваться хотите,— сообразил он сразу.— Становитесь...

Мы принялись усердно щелкать фотоаппаратами, хотя на душе было довольно-таки неспокойно. Мы же уговорили ребят поехать в кишлак. Пока не поздно, надо смываться...

Афганцы, размахивая автоматами, еще долго зачем-то бежали за танком и отстали лишь на окраине кишлака.

Та напряженность, которая не отпускала меня эти полчаса — всего полчаса! — помогла в какой-то степени понять и состояние наших солдат: неопределенность страшит больше, нежели открытое столкновение с врагом. Тем более они хорошо знают, что «духи» пытаются самыми жестокими способами воспитать у населения ненависть к советским солдатам. Они даже женщин и детей заставляют зверствовать над захваченными нашими ребятами. Случай с недавно подбитым самолетом, о котором поведал нам в баграмском медсанбате единственный уцелевший радист Владимир Августович Жиловский, подтвердил это.

...Крепкого телосложения, черноволосый, с пышными усами, он лежал на больничной койке. Узнав, что мы журналисты, особой радости не выказал. Это и понятно. Рассказывать о погибших товарищах, когда сам остался в живых, пусть и чудом, тяжело.

— Мы прилетели в Баграм и должны были сразу же вернуться в Кабул, оттуда на санитаре предстояло отправиться в Джелалабад за ранеными. Командир наш от отдыха в Баграме отказался — раненые ждать не могли. Вообще-то он командовал эскадрильей, но частенько вылетал и сам. С баграмского аэродрома поднялись в четыре часа утра, почти перед рассветом. Взлетели, а на втором круге самолет вдруг сильно тряхнуло. Потом раздался взрыв в хвостовом отсеке, полыхнуло пламя. Командир приказал экипажу покинуть самолет, а сам все пытался выровнять начавшую падать машину. Хотя на это времени уже не было — высоту мы успели набрать небольшую. Как и положено по инструкции, первым прыгнул бортмеханик, за ним штурман... Я пошел четвертым. Падая, на какое-то мгновение увидел купола парашютов товарищей. По ним с земли уже стреляли трассирующими пулями. Через час меня нашла «вертушка»...

Что случилось с его командиром, Жиловский не знал, но нам было известно. На рассвете одна из поисковых групп обнаружила в «зеленке» его изуродованный труп.

В тот момент мне вспомнился инструктаж командира самолета, когда мы вылетали из Кабула в Баграм:

— Если подобьют, постарайтесь быстрее покинуть самолет. Но не думайте, что удачное приземление — это обязательно спасение...

Позже я узнал, что так же жестоко и безжалостно душманы обходятся и с афганцами. Что же это за люди?

Когда я спросил об этом подполковника Лиса, Святослав Николаевич, подумав, сказал:

— Бандит, он и есть бандит...

Оазис в пустыне

Баграмский медсанбат — полевой госпиталь, его одноэтажные деревянные корпуса раскинулись среди желтой холмистой равнины — пустой и пыльной. Он как оазис в пустыне, дающий страннику возможность укрыться от палящего солнца и утолить жажду. Здесь нередко возвращают к жизни почти безнадежных, потерявших 90 процентов крови людей.

— В Великую Отечественную,— говорит командир медсанбата подполковник медицинской службы Владимир Николаевич Феофанов,— такое было невозможно. Эти четверо, которые сейчас в реанимации, будут жить...

Наверное, работая в медсанбате, все же недостаточно быть просто хорошим врачом, надо обязательно представлять себе, что такое передовая, поле боя. Очевидно, поэтому все офицеры баграмского медсанбата по нескольку раз побывали в боевых операциях. И чтобы самим быстрее привыкнуть к грохоту разрывов снарядов и мин, вою осколков и в любой ситуации уже не растеряться, и чтобы больше ценить жизнь тех, кого в перестрелке настигнет пуля или осколок. А через этот медсанбат проходит более половины всех раненных в Афганистане.