Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №05 за 2008 год

Пока шли споры, Мабович-старший принял свое решение и уехал на заработки в США. Через три года, найдя постоянную работу, он вызвал к себе семью. Если бы не это, Голда вполне могла бы пойти в революцию и надеть комиссарскую кожаную куртку. Правда, она уже в юности хотела строить новую жизнь не в России, а в Палестине, да и диктаторские замашки большевиков не привлекли бы ее — убежденную демократку. Как бы то ни было, в 1906 году мать с тремя дочерьми оказалась в городе Милуоки на Среднем Западе. В Америке их поразило обилие всего сразу — людей, денег, возможностей. О местечковой замкнутости пришлось забыть: Голда отправилась в обычную школу, выучила английский и совсем перестала соблюдать обряды иудаизма. В этом она следовала Шейне, ставшей заядлой социалисткой, которая отказалась даже помогать матери в бакалейной лавочке, кое-как кормившей семью. Пришлось Голде после уроков становиться за прилавок и до вечера взвешивать покупателям муку и сахар.

Английский политик лорд Мелчет, Голда Меир и мэр Тель-Авива Меир Дизенгоф. Фото PDA/VOSTOCK PHOTO

С годами ее недовольство росло, особенно когда родители воспротивились ее планам стать учительницей и собрались выдать замуж — это в шестнадцать-то лет! Не выдержав, она сбежала к сестре в Денвер и два года прожила в кругу сионистов-социалистов. Одним из ее друзей стал молодой эмигрант из Литвы Морис Меерсон, который озаботился просвещением девушки: водил по музеям и концертам. Этот тонкий, чуткий человек, одаренный музыкант пленил сердце Голды, и в 19 лет она вышла за него замуж, конечно же, без согласия родителей, отношения с которыми совсем испортились. Позже они помирились, но тогда мысли ее были уже далеко, на Земле обетованной. В годы Первой мировой войны британская армия отвоевала Палестину у турок, и сюда устремились еврейские колонисты. Правда, приток их был строго ограничен, местное арабское население враждебно, природа скупа и негостеприимна, но это не останавливало тех, кто мечтал о возрождении Израиля.

К ним решила присоединиться и Голда Меерсон. Ее муж не хотел ехать, но она настояла на своем, как делала всегда и везде. С ними отправились и Шейна с мужем Шамаем Корнгольдом и двумя детьми. В мае 1921 года партия переселенцев села в Нью-Йорке на борт парохода «Покахонтас». Плавание стало серьезным испытанием на прочность: команда издевалась над пассажирами, подкладывая им в еду мыло и гвозди, потом подняла бунт и едва не потопила корабль. В конце концов измученные пилигримы добрались до Египта и на поезде отправились в Тель-Авив — тогда маленький еврейский пригород арабской Яффы. Новая родина удивила Голду не меньше, чем в свое время Америка, — слепящее солнце, чахлая растительность, вездесущие мухи. Хозяин гостиницы считал пришельцев из Штатов миллионерами и драл с них втридорога, а у них кончались последние деньги. Через два месяца Голда с мужем попросились на работу в кибуц Меркавия (Просторы Бога). Как и в других поселках энтузиастов-сионистов, здесь все зарабатывали на хлеб физическим трудом, а добытое делили поровну. Голда пошла на кухню, где другие девушки работать не хотели, считая, что это ущемляет их равноправие. «Какая глупость! — возмущалась она. — Почему кормить коров почетно, а своих товарищей — нет? И вообще, каждый должен делать то, что у него лучше получается».

Эти заявления не улучшили ее взаимопонимания с членами кибуца. Ее, не привыкшую к сельскому хозяйству, считали «американской белоручкой» и посмеивались, когда она вечером входила в общую столовую сгорбившись и клевала носом над тарелкой с жидким гороховым супом. Стараясь хоть как-то разнообразить скудную жизнь, они с мужем украсили свою комнату цветами, а в часы отдыха заводили привезенный из Америки патефон. Это тоже вызывало раздражение: что им, больше всех надо? В итоге они не без облегчения оставили коммуну и уехали в Иерусалим, где Морис устроился работать в строительный кооператив «Солел Боне».

Только теперь они смогли подумать о детях: в 1922 году родился сын Менахем, в 1926-м — дочь Сара. Отец обожал их, а вот Голда скоро поняла, что «идише маме» не ее призвание. От пеленок и бутылочек с молоком она сбежала на общественную работу, став активисткой женского совета профсоюза «Гистадрут». Возглавив работу по обучению молодых иммигранток полезным профессиям, она проявила себя как умелый организатор. Кроме того, в ней проснулись ораторский талант и сила убеждения, которые позже очень пригодились лидерам Израиля. Разъезжая по всему миру, Голда одной-двумя беседами превращала врагов еврейского дела в его друзей. А вот печатным словом она владела неважно: говорят, что ставшая бестселлером автобиография премьер-министра целиком написана ее секретарем Риной Самуэльс.

И вот Голда принялась за работу по благоустройству ишува — еврейской общины в Палестине. Ездила по стране, не спала ночами, выкуривала по пачке сигарет в день. Муж, конечно же, был недоволен таким образом жизни, они все больше отдалялись друг от друга и в начале 1930-х расстались. Она осталась в Тель-Авиве, а он уехал в Хайфу, где получил место бухгалтера. Голда сохранила к Морису теплые чувства и в 1951 году, узнав, что он тяжело болен, поспешила к нему. Но не успела — для близких у нее всегда не хватало времени. Позже она признавалась: «Я знаю, что мои дети, когда были маленькими, много страдали по моей вине». Когда она однажды заболела и не пошла на работу, Менахем с Сарой устроили хоровод вокруг кровати, распевая: «Нынче наша мама дома, голова у ней болит!»

Голда Меир. Около 1949—1955 годов. Фото PDA/VOSTOCK PHOTO.

В годы профсоюзной деятельности ее друзьями стали ведущие политики будущего Израиля. И не только друзьями — Голда оказалась весьма влюбчивой и пылкой, ее политические симпатии часто перерастали в сильные чувства. На эту тему она не откровенничала, но известно, что Голда была близка с такими известными деятелями, как Давид Бен Гурион и Берл Кацнельсон, прозванный Сократом Израиля. Более тесные отношения связывали ее с краснобаем и эрудитом Залманом Шазаром (Рубашовым). В 1930-х они вместе путешествовали по миру, и, будь Шазар холост, Голда могла бы изменить своей клятве не выходить больше замуж. По иронии судьбы, позже Шазар стал президентом Израиля и привел Голду Меир к присяге в качестве премьер-министра.

Она никогда не была красива — грубоватые черты лица, большой нос, плотно сжатые губы. Она не пользовалась косметикой и никогда не имела в гардеробе больше двух платьев одновременно. Но мужчин привлекали ее уверенность в себе и увлеченность жизнью. Один из современников писал: «Ее глаза были полны волшебства». Еще один ее возлюбленный — известный политик Давид Ремез говорил, что она обладает «огромной личной магией».